class="p1">То, о чем я и говорю. Эта хрень не должна первой в её голову рваться. Зачем она? Для чего? Если бы я так думал, Маша бы уже знала об этом.
— Ты умница. Не сомневаюсь, что он специалист прекрасный, — не хотелось, чтоб его труды стали прахом. — Но я сейчас о другом, — о специалисте, который привык работать с жертвами семейной тирании и насилия. — Хочешь, мы вместе сходим к твоему психологу, а потом к тому специалисту, что я прошу. Ты сможешь сравнить.
Где бы ни пришлось находиться, хочу знать, что она не одна. Немного поддержки, а с остальным она справится.
Эпилог
Семь лет спустя
— Закажи парню еды, — обращаюсь к бывшему подчиненному.
К нам в Управление сегодня явился малец — брат одного из подозреваемых в совершении тяжкого преступления. После задержания брата остался фактически на улице — ключи от квартиры, где они вместе жили, есть, да только чтотам делать, если даже пожрать нечего. К матери — алкашке идти не желает, а больше некуда.
Дожидаться приезда соответствующих органов долго приходится. Ребята на самом большом расслабоне.
— Сергей Иванович, не положено.
Слышу эту фразу и передергивает.
П-ф-ф. Только первое время, будучи ослепленным флёром незыблемости законов можно считать, что порядок превыше человеческой жизни. Тем более детской.
Если у меня и были такие заблуждения, они рассеялись вмиг, когда я узнал, кто в свое время заказал убрать отца.
Руфицкий-старший.
Узнав, даже не удивился. Было только разочарование от того, что Лёха его раньше достал. Я бы не стал заморачиваться и грохнул бы его лично, абсолютно о том не жалея.
Ничего не говоря, смотрю на нашего новенького. Серьезный прямой взгляд творит чудеса. Он быстро собирается с мыслями.
Как хорошо, что он уже не моя головная боль.
— Пап, у меня с собой есть два сэндвича, — Колян отзывается, отложив в сторону телефон.
— Поделись, будь добр, — оборачиваюсь к сыну. Киваю.
Моему бедняге пришлось несколько часов просидеть тихонько в уголочке.
Мне снова пришлось задержаться. Даже в последний рабочий день не удается уйти вовремя. Мы заехали, чтобы я просто забрал документы.
Спустя полгода после смерти Сафи, запрос на мой перевод в Москву утвердили. Маша к тому времени чувствовала себя неплохо. Сблизилась с отцом, простив его за равнодушие в прошлом.
По мужику было видно — раскаивается.
Мне кажется, он в то время от дочери вообще не отходил. Приезжая к ним в гости, я каждый раз его заставал. Играл с внуком, помогал по хозяйству, исполнял все прихоти дочери, от замены штор и росписи стен в детской до совместного отдыха. Из кожи вон лез, дабы полезным быть.
Вот так вот возраст и одиночество меняют людей.
Лет пять назад Маруся переквалифицировалась, решив своим творчеством поспособствовать развитию бизнеса отца — сети небольших ателье. Теперь вместе творят. Хотя она так больше и горит дизайном помещений.
Могу сказать, что с годами моё мнение о дедушке сына меняется. Все имеют право на ошибку. Главное вовремя осознать и исправить.
— Всё равно закажи, — обращаюсь к сотруднику. — Коль, как отдашь — собирайся.
Последние три месяца сын жил со мной. Каникулы. Мы решили освободить Машу на время от материнских обязанностей. Дать ей возможность насладиться всеми прелестями замужней жизни. Год назад они с Михой таки соизволили узаконить свои отношения. Надоело жить во грехе.
Усмехаюсь своим мыслям, припоминая как долго ему пришлось Машу уговаривать принять его предложение.
Сын с отчимом ладит неплохо. Но эти три месяца, проведенные вместе с сыном меня так вставили, что я согласился на предложение о переводе в Следственное Управление по нашему федеральному округу. Вроде как понижение должности — заместителя начальника отдела Главного Управления до начальника отдела в регионе, но меня, как и отца Маши (только пораньше) потянуло к родной душе. Пару раз даже прикидывал, как бы предложить бывшей жене, естественно, не задевая её трепетных чувств, оставить Колю со мной жить.
Дочку, к сожалению, вижу я реже, чем сына. Надежда Васильевна, как и было договорено, привозит Ижика регулярно, однако большую часть времени они проводят в Нью-Йорке.
Мы все сдержали обещания, данные особенной девочке.
Её никак нельзя было обмануть, тем самым предав всё то светлое, что она привнесла в наши жизни. Достаточно единожды увидеть яркий цветок, посреди выезженной солнцем пустыни, чтоб никогда память о нем не придать никогда.
В аэропорт родного города прибываем уже к вечеру.
Пока я вызываю такси, сын звонит маме.
Рейс задержали, хочет предупредить и успокоить. Психотерапия Маруське хоть и помогла, но основополагающие черты характера неизменны. К тому же матерью она всегда была, да и остается, замечательной. И он, и я понимаем — она волнуется.
— Пап, я маме не могу дозвониться, — Коля пристально, глядит на меня, привлекая тем самым внимание к себе.
Он встревожен.
— Занята, наверное. Скоро перезвонит.
Успокаиваю его, а сам отмечаю: она ни разу не позвонила. Задержка рейса — два часа. Такая тишина для Маши несвойственна.
Сколько бы не прошло времени, не переживать за неё не выходит. Так уж бывает, один раз очаровавшись неземной хрупкостью и беззащитностью, трудно избавиться от пагубной потребности чувствовать себя нужным.
Набираю номер Михаила, как-никак, именно на него была возложена миссия её оберегать.
Вне зоны доступа.
Черт.
Происходящее мне нравится всё меньше.
Напряжение сына тоже сказывается.
— Дедушке, позвони, — прошу его, убирая сумку в багажник.
Как только на том конце провода принимают, я убеждаюсь — дело дрянь.
Заикающимся, звенящим голосом отец Маши сообщает: у неё воспалился аппендицит.
Они уже несколько часов в городской БСМП, но операцию так и не начинают.
Приехав в больницу, мы застаем привычно сдержанного мужчину орущим прямо посреди коридора. Он пытается воззвать медперсонал к правлению человечности.
— А вы не боитесь ругаться с врачом, который вышей дочери будет операция делать? — весело хмыкает медсестричка, которую мне больше сучкой назвать хочется.
— Да как вы…, - мужчина задыхается от негодования. — Я вам — скотам, деньги даю. Прошу её побыстрее прооперировать.
— Пусть кто-нибудь другой приедет. Мама или муж. Мы с вами не хотим…
Трудно объяснить, насколько дикими мне её слова кажутся.
Сколько бы грязи тебе не пришлось в жизни увидеть, когда она касается близких — зловоние от неё становится наиболее отвратным.
Прошу сына подождать меня поодаль, нечего ему слушать всё то, что я, скорее всего, удержать в себе не могу.
Подойдя к отцу Маши, прошу его с внуком домой отправляться.
Растерянность на лицах медперсонала меня радует.
— Сереж, — мужчина
