до июня, и варили на них обрядовую пищу[624].
Первые дни Нового года часто совпадали с сезонным праздником Начала весны. Праздник этот отмечался по солнечному календарю, поэтому его дата и дата Нового года нередко не совпадали.
Иногда Начало весны приходилось на 12-й месяц, иногда же — на 1-й или даже на 2-й. В наши дни день Начала весны отмечается 1 февраля.
В канун Начала весны проводился обряд сэцубун, во время которого разбрасывали бобы, приговаривая: «Счастье — в дом, дьявол — вон» («Фуку-ва ути они-ва сото»). Обряд обязательно выполнял мужчина — хозяин дома. Магическая сила бобов (по мнению многих исследователей, в представлениях древних связанная с солярным культом) особенно была «необходимой» в этот день, так как считали, что на стыке зимы и весны злые духи особенно опасны.
Предполагали, что этот обычай зародился в период Хэйан, более того, в X–XI вв. в этот день даже стремились покидать на время собственные жилища, чтобы избежать козней темных сил[625]. В период Эдо обряд сэцубун любили изображать художники школы укиё-э. Ему посвятил одну из своих гравюр Утамаро. На картине молодой дворянин (самурай) в праздничных одеждах, с мечом на боку стоит на пороге своего дома. В левой руке он держит квадратную керамическую коробочку, наполненную красными бобами, а правой разбрасывает их. И от этого жеста с порога его дома убегает маленький дьяволенок, накрывшись большой соломенной конической шляпой, а в дом на «счастливом» облаке влетает или, правильнее сказать, вплывает маленькая фигурка нарядно облаченного Бога счастья с большим мешком за спиной, с мешком, наполненным богатством, подарками, различными удовольствиями и радостями[626].
Утром шестого дня во многих домах члены семьи стригли ногти на ногах и на руках. Обрезки завертывали в бумажку и бросали в реку. Поверье гласило, что ногти, сплавленные рано утром, приплывут обратно досками для крыши, а если сплавить их после полудня, то будут только доски для нужника. Этот обычай был особенно распространен в Западной Японии.
Более широко распространился обычай собирать в 6-й день первые весенние травы для приготовления из них пищи. Обряд этот называется «семитравье» (нанагуса).
Одни из ранних упоминаний о нанагуса встречаются в «Записках у изголовья» Сэй Сёнагон в двух данах: в 3-м — «Новогодние празднества» и в 131-м — «Однажды накануне седьмого дня». Сэй-Сёнагон пишет об этом обычае так: «В седьмой день собирают на проталинах побеги молодых трав. Как густо они всходят, как свежо и ярко зеленеют даже там, где их обычно не увидишь, внутри дворцовой ограды»[627].
Сэй-Сёнагон воссоздает и живую картину спора молодых трав в 6-й день 1-й луны: «Однажды накануне седьмого дня Нового года, когда вкушают семь трав, явились ко мне сельчане с охапками диких растений в руках. Воцарилась шумная суматоха.
Деревенские ребятишки принесли цветы, каких я сроду не видала.
— Как они зовутся? — спросила я.
Но дети молчали.
— Ну? — спросила я.
Дети только переглядывались.
— Это миминакуса — „безухий цветок“ (ясколка. — Коммент. В. Марковой), — наконец ответил один из них.
— Меткое название! В самом деле, у этих дичков такой вид, будто они глухие! — засмеялась я.
Ребятишки принесли также очень красивые хризантемы „я слышу“ (по-японски „хризантема“ и „слышу“ — омонимы кику. — Коммент. В. Марковой), и мне пришло в голову стихотворение:
Хоть за ухо тереби!
Безухие не отзовутся —
Цветы миминакуса.
Но, к счастью, нашелся меж них
Цветок хризантемы — „я слышу“»[628].
Полагают, что обычай варить рис с семью травами пришел из Китая. Во всяком случае, уже в хэйанскую эпоху считали, что эта еда отгоняет злых духов, насылающих болезни, а человек, отведавший ее, будет целый год здоровым и невредимым. Можно предположить, что сбор и употребление в пищу первых съедобных трав были связаны с продуцирующей магией и должны были обеспечить урожай в наступившем году.
В разных районах страны набор трав был различным. В конце XIX — начале XX в. наиболее распространенными были: петрушка (сэри), мокричник (хакобэ), пастушья сумка (надзуна), глухая крапива (хотокэнодза), репа (судзуна), редька (судзусиро), сушеница (хаханогуса). В районах, где на Новый год выпадал снег и собрать дикие травы было трудно, их заменяли зелеными овощами и корнеплодами, хранившимися в доме с осени, но при этом обязательно подбирали семь видов[629].
В Западной Японии после сбора трав совершали жертвоприношения одному из Семи богов счастья — богу Эбису, а затем готовили семитравье. В других местах съедобную зелень семи сортов мелко резали и толкли перед алтарем Тосигами. Во время приготовления семитравья часто произносили заговоры. Один из обычных текстов заговора такой: «Китайская птица в японскую землю пока не пробралась, семь трав подобрали, яхо, яхо!» («Тайто-но тори, нихон-но тоти-э, ватаран саки, нанагуса сороэтэ, яхо, яхо»). Утром 7-го дня варили рисовую кашу, заправляли заготовленной зеленью, преподносили ее Божеству Нового года, а затем всей семьей ели. 8 января в Западной Японии поклонялись божеству Косин.
Обряд «первая мотыга» (кувахадзимэ), приходившийся на 10-й и 11-й день, означал магию начала полевых работ. До этих дней многие жители деревни могли отлучиться в гости к родственникам и в другие селения, но к 10-му дню все старались вернуться. В каждом доме из веток сосны, метелки тростника и других растений, которым придавалось магическое значение (многие из этих веток могли быть взяты из уже висевших на алтаре или из тех, что были срезаны в 4-й день, во время обряда первого «похода в лес»), делали украшение. К нему подвешивались мандарины, а также изображения сандалий Тосигами. Украшение ставили на алтарь, и вечером 10-го дня ему приносили жертвы. На рассвете 11-го дня хозяин брал это украшение, мотыгу и лопату и шел на участок с рассадой риса или на бататовое поле. Там, помолившись и обратившись лицом к востоку, он делал три удара мотыгой, затем вскапывал землю и втыкал украшение. При этом произносились заговоры, например: «Одна мотыга — тысяча мешков риса, две мотыги — тьма мешков риса, трем мотыгам числа не знаем» («Хитогува тигоку, футагува мангоку, мигува-ни кадзу сирадзу»), или: «На благословенное начало мотыги крестьянам — на одну мотыгу тысяча мешков, тьма мешков танто, танто» («Якусё мэдэта-но кувахадзимэ-ни хитогува тигоку, мангоку, танто, танто»)[630].
Следует отметить, что с переходом на григорианский календарь во многих районах этот обряд стали исполнять на глубоком снегу. Там, где позволял климат, крестьяне с этого времени уже приступали к началу полевых работ.
В некоторых местах вечером 11-го дня
