это как-то связано с отцом и в тайне надеялась, что скоро он вернётся домой.
День после грозы выдался душным, летнее солнце парило землю, утренняя роса давно высохла, только вот лужи, оставшиеся после ночного дождя, манили ребятишек своей синевой — отражающимся в них небосводом.
— Жень, ты чаю хочешь? — Меланья вышла из дома и присела на бревнышко рядом с внучкой, — Тебе поспать надо, половину ночи просидела… Может, к доктору сходим, пусть что от нервов тебе пропишет? Ведь нельзя так, ночами не спать. Посмотри, вся осунулась, под глазками синяки…
— Бабуль, да ничего… какие лекарства, просто не спалось сегодня. Я думала над рассказом, не выходит он у меня. Другой начну, о себе, и о папе, и о вас… А вот Егорка на тихий час уляжется, и я вместе с ним и посплю.
— Не заболела бы ты, милая! — бабушка приложила ко лбу внучки прохладную руку, — Заварю-ка я тебе чайку с травками, с богородской, зверобоем и мятой.
Егорка пыхтел рядом с ними, пытаясь ухватить Лапкин хвост, который чудесным образом постоянно ускользал у него прямо из рук! Сама Лапка, снисходительно щурясь, наблюдала за маленьким неловким человечком, и нарочито медленно возила перед ним хвостом.
— Хорошо, бабушка, зверобой, так зверобой, — сказала Женька, и бабушка ушла в дом.
Женька сорвала несколько цветков с небольшой бабушкиной клумбы и плела венок, думая над тем, что случилось ночью и поглядывая на братишку, когда у забора послышался голос:
— Женя, здравствуй! А бабушка дома? Или дед? Кто есть взрослые?
Женька подняла голову — за калиткой стояла бабушка Полина Волоконникова, двор которой был через забор от дома Тимофеевых. Старушка была одинокой, часто болела, вот и в этот раз лицо её показалось Женьке очень бледным. Девочка взяла братишку за руку и подошла к калитке:
— Здравствуйте, баба Поля. Бабушка Маня дома, а деда нет — ушел по делам. Да вы проходите во двор, — Женька отворила калитку, и старушка вошла, опираясь на сбитую внизу тросточку, — Присядьте вот на лавочку, я сейчас бабушку позову.
Подхватив Егорку, Женя поспешила в дом, чтобы сообщить бабушке о гостье, которая устроилась на скамейке во дворе и оглядывала хозяйство, щурясь на яркое летнее солнце.
— Бабуль, там к тебе бабушка Поля пришла, на скамейке сидит, просит выйти к ней, — сказала Женька бабушке и принялась ловить шустрого Егорку, который уже успел сделать пару попыток открыть нижние дверки кухонного буфета.
— Волоконникова Поля, что ли? — спросила бабушка и выглянула в растворенное настежь окно, — Аполлинария, сейчас я иду!
Меланья Фёдоровна взяла из буфета кружку, набрала в неё душистого прохладного квасу и вышла на двор:
— Вот, угостись-ка кваском, Поля. Ух, жарит солнце, ну и денёк сегодня выдался. Эдак, скоро и косить пойдем, пока травы не попекло.
— Спасибо, Маня, хорош квас у тебя, благодарствую! — ответила соседка, — Я к вам поговорить, дело тут серьёзное, Сергея вашего касается.
— Что ж во дворе говорить, пойдем в дом, — пригласила Меланья гостью, понимая, что разговор предстоит серьёзный, — Что же на солнцепёке сидеть, в доме прохладнее.
Вскоре женщины расположились у стола в большой комнате, в открытое окно задувал тёплый ветерок, делая помещение прохладным. Женька с Егоркой тоже расположились в доме, во-первых, прячась от полуденного зноя, а во-вторых, потому что Женьке было очень любопытно, что же скажет бабушке соседка. Хоть и услышала она не весь разговор, но и тех нескольких услышанных фраз ей хватило.
— Меланья Фёдоровна, голубушка, прости ты меня, глупую старуху! — начала негромко Аполлинария, — Бес попутал, или лучше сказать, чертовка эта, Тонька Андреева! Я ведь вот почитай четыре недели пролежала в стационаре, только вчера сестра пришла, перед выпиской, и мне рассказала, что вашего Сергея забрали, а после еще в Тарасовке женщину убитую нашли… Я говорю сестре — Лида, что же раньше мне про это не рассказала! А она говорит — волновать тебя не хотела, ноги больные, сердце шалит… Зачем тебе про убийства знать! А я ночь глаз не сомкнула, я после выписки-то пока у Лиды живу — одной тяжело дома. Вот, собралась и к вам, пока вот дохромала!
— Да, горе в наш дом пришло, Полечка… — Меланья не сводила глаз с гостьи, — Ты не переживай, сердце побереги своё, не терзайся! Всё разъясниться, я уверена! Спасибо, что пришла к нам, хоть и трудно тебе!
Глава 81
— Так получается, что я вашего Сергея оговорила! — заплакала Аполлинария, — В тот день, когда Киру то убили, я с ногами сильно мучилась, почти и не вставала весь день. Мне почтальонша наша должна была мазь принести, я ей уж с неделю как в город заказывала, самой-то мне не доехать с такими ногами. Вот, сижу я, значит, солью колено грею, а тут во дворе голос — Поля, Поля, сюда выйди! Я в окно глянула, а там Тоня Андреева у забора стоит, меня зовет. Я её и кричу — зайди, мол, в дом, нога у меня болит! А она орет, как не слышит! Говорит, тебе почтальонша мазь передала, я на почте была, вот тебе по пути занести решила! Кое-как я до забора своего похромала. Чего, говорю, Тоня, не заходишь в дом-то, от забора кричишь. Говорит, некогда, спешу. Куда ей спешить, непонятно, никого нет, ни ребенка, ни котёнка, мать схоронила давно… Ну ладно, хоть мазь принесла, спасибо тебе, Тоня, говорю. А она — да на здоровье, и указывает мне пальцем-то на улицу. Смотри, говорит, Сергей-то Тимофеев с учителкой живет, а сам еще и к Кирке бегает, и пальцем мне тычет. Я гляжу — а ваш Сергей и вправду к Кириному двору идет, в калитку уж входит… Ох, Маня, после, когда ко мне милиция пришла с вопросами, я им про это и рассказала! Тоня еще тогда мне говорит, время-то утро, учителка в школе, а он к Кире! Я и подумала… А вчера сестра моя, Лида, пришла, про Тарасовку рассказала, да про задержание Сергея — тут я и поняла, что с моих слов его видать, да с Тонькиных…
— Постой плакать, Поля, а ты уверена, что это Сергей был?
— Да кто же разберет, куртка как у него была, серая. Мужик и мужик, я так далече-то и не вижу, разве разглядишь! Только Тоня сказала — Сергей это — я и помыслить не могла, уверена была, что это он! А после смотрю, он сонный с крыльца своего вышел, думаю, и поспать успел, надо же…. Ох, Маня, простите меня!
