успел помешать ей.
– Я не верю, – хмыкнула Марина. И непоследовательно спросила: – А зачем ты вообще вмешался? Ведь мы договаривались, что ты будешь ждать моего сигнала.
– Ты спала или была в обмороке, или в летаргическом сне, который навеяло на тебя пение твоей сестры, – перечислил Олег, загибая для убедительности пальцы и показывая ей. – Как бы ты могла подать мне сигнал? А от утопленницы я не дождался бы его тем более.
Они помолчали. Потом Марина раздраженно сказала:
– И все-таки я тебе не верю. Карина не могла так со мной поступить. Она моя сестра. Была, есть и останется навсегда.
Олег почувствовал свое бессилие перед этой несокрушимой женской логикой. И не стал спорить с Мариной, считая это безнадежным делом и пустой тратой времени.
– Ныне, и присно, и во веки веков, как сказал бы отец Климент, – грустно произнес он. – Аминь.
– Вот именно, – упрямо подтвердила Марина. – Как бы тебе не хотелось, чтобы было иначе.
Эта последняя фраза окончательно рассорила их. Они сидели на валуне рядом, но смотрели в разные стороны и молчали, выжидая, когда обидчик попросит прощения, чтобы простить его и вернуть прежние отношения. Однако никто не собирался делать первый шаг к примирению. У Олега болела голова, у Марины – душа. Это мешало им проявить сострадание к любимому человеку без каких-либо предварительных условий. Когда молчание затянулось, им обоим стало ясно, что примирение невозможно. Ни сейчас, никогда. Они были слишком разные, чтобы понимать и прощать друг друга.
– Мне пора домой, – сухо произнесла Марина, поднимаясь. – Бабка Матрена всполошится, если не увидит меня утром, и может поднять на ноги весь поселок.
– Я провожу тебя, – сказал Олег. – Ты можешь не найти дороги от озера.
– Но только до Усадьбы Волхва, – сказала Марина.
Она не сказала, что будет беспокоиться за него, если не увидит, что он благополучно добрался до дома, а он не понял того, о чем она не договорила. Это усугубило его обиду. А она обиделась еще сильнее из-за того, что он не вызвался проводить ее хотя бы до оврага, не сделал даже робкой попытки. Всю дорогу они молчали. А расставаясь, только сухо кивнули один другому, словно чужие люди. Это была их первая размолвка после того, как они осознали, что любят друг друга, и она была очень болезненной для обоих. Им казалось, что их любовь умерла, едва родившись. И никто не винил себя, чтобы меньше страдать. Но от этого страдание только усиливалось.
Марина ушла, независимая и гордая, а Олег, не менее гордый и независимый, не остановил ее и не удержал. Вместо этого он свернул на тропинку, ведущую к дому. А подойдя к калитке, увидел белеющую на фоне темных бревен ограды бумажку, концы которой трепетали от ветра, словно она стремилась улететь. Но что-то крепко держало ее, как дворовую собаку цепь. Изумленный Олег сорвал ее и прочитал, не открывая калитку.
Текст удивил его еще больше. Это была официальная повестка, которой он вызывался в участковый пункт полиции поселка Кулички для дачи показаний по уголовному делу, ответчиком в котором был некий Михайло Святославович Новак, обвиняемый в похищении и убийстве человека. Олега приглашали прибыть в качестве свидетеля. Подпись того, кто вызывал его, была неразборчива.
– Что за ерунда, – пробормотал он растерянно. – И кто такой этот Новак?
Не сразу он догадался, сопоставив имена, что Михайло Святославович Новак и Михайло, о котором они не так давно говорили с Мариной, – это один и тот же человек. А догадавшись, был поражен до крайности. Олег не мог поверить, что Михайло кого-то похитил, а тем более убил этой ночью, после того, как проводил Марину до озера. И был не в силах понять, почему его вызывают свидетелем. Это была какая-то ошибка. Или чья-то дурная шутка.
Но бланк и печать были настоящими. В этом не было сомнений.
Олег перевел взгляд с повестки в сторону поселка, который был отсюда не виден за лесом, но угадывался. Где-то там разыгрывалась драма, в которой ему предлагали принять участие в качестве зрителя, или свидетеля, это все равно. И туда сейчас шла Марина, ничего об этом не зная. Может быть, ей тоже прислали повестку прошлым вечером, а, возможно, ее даже подозревают, считая соучастницей Михайло, ведь она встречалась с ним накануне, и это мог кто-то видеть. Надо было предупредить ее. Быть может, он даже нагонит ее по пути к дому бабки Матрены. Прошло не так уж много времени после того, как они расстались.
Подумав об этом, Олег почти бегом направился к оврагу. Но вскоре он был вынужден перейти на шаг. События прошлого дня и бессонная ночь измотали его. Он чувствовал, что если споткнется и упадет, то может уже не встать, как загнанная лошадь. Но Олег не сдавался. Он шел, пошатываясь, будто от порывов ветра, и шептал, едва шевеля губами, стихи, которые придавали ему сил тем, что отвлекали от реальности.
В июле пионы пьяны от жары.
Тебе подарил я бутон разомлевший.
Палач наточил уж свои топоры.
Как я, обречен был цветок охмелевший.
Взошел он, не дрогнув, на свой эшафот,
В руках твоих рдея печальной отвагой.
– Умру я, – вскричал, – но любовь не умрет! -
Мне сердце пронзая отточенной шпагой.
Безмолвный, он вынес судьбы приговор
И пал, окропив твои соком ладони.
Любовью терзаясь, с далеких тех пор
Не в силах забыть я о пьяном пионе.
Стихи, помимо практической цели, напоминали о недавней ссоре с Мариной, которая показалась Олегу далекой и глупой после того, как тревога о ней поселилась в его сердце. Он дал себе слово с этой минуты никогда с ней не ссориться и искренне верил, что сдержит его.
Быть может, ему удалось бы нагнать Марину и высказать ей все это, но, когда Олег перешел по мостику через овраг, он заметил человека в наглухо застегнутом кожаном плаще, который, казалось, терпеливо поджидал его, потому что обрадовался, когда увидел. Человек показался Олегу смутно знакомым, будто они уже встречались, но головная боль мешала ему вспомнить, где и когда.
– Доброе утро, Олег Витальевич, – с приятной улыбкой произнес незнакомец. – Впрочем, для вас оно едва ли доброе, не так ли? А ведь я вас предупреждал. Напрасно вы меня не послушались.
Олег с удивлением взглянул на него и промолчал. Последние события приучили его к осторожности и к осознанию того, что молчание действительно золото. Он ждал, что последует дальше.
– Я вижу, вы меня не узнаете, – с притворным огорчением сказал мужчина. –
