Вирге, в Килхе, в Шиане… Он действительно очень хорош. Из-за этого нас часто продавали.
«Я видела твоё вышивание. Ты редкая мастерица», — улыбнулась Аурика.
В этот миг их разговор прервали: к бортику купальни подошла служанка с огромным подносом яств. Девушка поставила свою ношу, и Эша едва заново не онемела от восторга.
Слезящийся тонко нарезанный окорок, сыры, диковинные фрукты, орехи, пышные лепёшки, стеклянный запотевший кувшин с ледяной водой, в которой плавали цветы и кружочки чего-то ярко-желтого, стеклянные же бокалы на серебряных ножках… Это было очень красиво! Настолько красиво, что попробовать угощение казалось святотатством. Но Аурика беспечно разрушила гармонию — кивнула на стаканы. Служанка сноровисто их наполнила и подала девушкам. Эше протянула тонкую шёлковую салфетку — вытереть руки. И сразу же вложила в них лепешку с кусочком окорока и пряностями.
Многоликая нежилась в воде, давая собеседнице перекусить. Та очень старалась есть медленно, чтобы не выглядеть жалкой.
«Сегодня я видела твою работу. Она великолепна! Такие вещи стоят очень дорого. Зачем же твой брат стал рисковать и вышел на круг? Почему такая спешка?» — голос Аурики снова зазвучал в голове Эши, когда та утолила первый голод.
Девушка некоторое время молчала, собираясь с духом и не зная, может ли она рассказать собеседнице ещё и эту тайну. А потом, решив, что и так уже выболтала слишком многое, заговорила:
— Сингур умирает. Ему с каждым днём хуже. И времени остаётся всё меньше. Он зарабатывал для меня. Чтобы, когда…
У неё на глаза навернулись слезы.
«Прости…» — голос Аурики был грустен.
Ее собеседница торопливо плеснула себе в лицо водой.
— Я… мы… давно друг другу как чужие. Но мне жалко его. Он ведь не виноват, что его таким сделали. Раньше он был другим! Совсем другим! — Эша сказала это с жаром, словно Аурика могла не поверить или усомниться. — Не был таким жестоким, таким… равнодушным!
«Он заботится о тебе. Значит, не равнодушный», — заметила многоликая.
— Заботится… Но всё равно превращается в чудовище, — по лицу Эши катились и катились слёзы.
Аурика помолчала, а потом сказала: «Твой брат может больше не беспокоиться из-за денег. Сорок талгатов золотом — немалая сумма. Её вполне хватит и на покупку шелков для работы, и на жилье где-нибудь ближе к вершине холма — на бирюзовых лестницах или даже на белых. Ты сможешь заняться рукоделием, будешь сама себя обеспечивать. Да и Храм поможет. А я бы с удовольствием носила вышитые тобою платья. Думаю, мои сестры тоже, да и не только они. К тому же при храме есть хорошие лекари. Может быть, удастся сделать что-то, чтобы твой брат прожил дольше. Ты поможешь мне встретиться с ним? Думаю, если мы поговорим…»
— Сингур очень опасен! — Эша испугалась такому предложению. — Опаснее того охотника, который убил ваших воинов. А в последние дни очень вспыльчив. Он скорее убьёт, чем станет разговаривать.
«Ты неправа. Охотник напал на храмовых воинов, похитил мою сестру. А Сингур при первой встрече не тронул ни Энаю, ни Стига. Даже после боя на кругу он мог одолеть мечников, которые его преследовали, но предпочел ускользнуть, чтобы не убивать. Зачем ты так плохо о нём думаешь?»
Эша на несколько мгновений даже застыла, оценивая сказанное, тогда как Аурика продолжила: «Моя сестра рассказывала, будто видела на руке твоего брата плетёный браслет. Ты не знаешь, кто ему его подарил?»
— Нет. Просто однажды он пришел ко мне с этой повязкой на руке, — Эша вышла из оцепенения.
Собеседница улыбнулась: «Если сестра права, то эта «повязка» — письмо. Каждый узелок имеет своё значение; тот, кто умеет их читать, сможет понять, что сказано в послании. Плести такие умеют только многоликие. Если «повязка» появилась у него на руке в Миаджане, значит, там была одна из моих сестер. И я даже догадываюсь кто. Она пропала несколько лет назад, и мы до сих пор не знаем, что с ней случилось. Поэтому надо посмотреть. Если это её послание… если она жива…»
— Не думаю, что жива, — тихо произнесла Эша. — Сингур однажды пришёл… как мертвый. И сказал тогда, что накануне в подземелья ушли двое. И не вернулись. Но лучше бы не вернулся он. Думаю, такое можно сказать только о женщине.
Аурика от этих слов погрустнела.
— Как её звали? — осторожно поинтересовалась Эша.
«Ири. Она должна была стать женой моего нынешнего жениха. Того, которого ты сегодня спасла».
Ири. Это короткое имя, такое же короткое, как её собственное, мягко приласкало слух Эши.
Ири…
— Скажи, а голос… как скоро ты его заберёшь?
«Завтра, когда пойду встречаться с твоим братом, — беспечно отмахнулась Аурика. — Но мы что-нибудь придумаем, ты сможешь говорить и дальше».
— А как зовут твоего жениха, которого мы спасли?
«Стиг», — улыбнулась Аурика.
Стиг. И Ири.
Эша вдруг испытала необъяснимую тоску. Вспомнила мёртвое лицо Сингура, его мёртвые глаза и мёртвые руки. Она испугалась его тогда. А нужно было… нужно было утешить. Как она этого не поняла? Почему никогда его не понимала? Может, если бы не её отчуждение, и Сингур был бы другим?
— Стиг любил Ири? — спросила зачем-то девушка.
Её собеседница погрустнела, на прелестное лицо набежала тень: «Он и сейчас её любит».
— Мой брат тоже её любил, — тихо сказала Эша. — Он не делал ей плохого. Он обозлённый и жестокий, но он не делает плохо тем, кого любит. Просто его забота иногда… слишком беспощадная.
Аурика задумчиво посмотрела на девушку: «Нам нужно отыскать Сингура. Он зря прячется. Никто здесь не хочет ему зла. Ни ему, ни тебе. Поможешь его найти?»
Эша кивнула. Впервые за долгое-долгое время она чувствовала себя спокойно. Возможно, всё ещё получится исправить. Возможно, её брат снова станет её братом.
* * *
Стены лабиринта становились всё грубее — полированный мрамор давно сменила щербатая кладка неровных глыб. Пол тоже сделался неровным и уходил вниз под сильным наклоном. Здесь уже не было ни курильниц с благовониями, ни желобов, наполненных горящим маслом. Теперь вокруг царили темнота, давящее на плечи безмолвие и тягостное беспокойство, которое усиливалось с каждым шагом.
Двое мужчин в длинных одеяниях шли вниз по всё сужающемуся коридору, следом за ними неотступно следовали трое напряженных, будто перед боем, мечников. Тьма становилась плотнее. Спутники уже не различали в ней друг друга, лишь угадывали присутствие по глухому звуку шагов.
— Мой господин, — спустя какое-то время заговорил один из верных слуг. Его голос звучал так, словно он говорил через плотную ткань. — Нити провисают, мерцание меркнет. Мы уже с трудом
