— Мадемуазель, я умоляю вас, будьте серьезны. Мой брат обвинен, состоится суд…
Она сосредоточилась и стала сама любезность. У нее были любопытные хитрые синие глаза — когда она закрывала их, полные низкие веки образовывали мерцающие щели.
— Мадемуазель, я умоляю вас, попытайтесь вспомнить, что было в его письме.
— Но, мой бедный друг, как я могу? Я не читала письмо. Оно было очень длинным, очень утомительным, полным неприятностей. С этим было покончено — а я никогда не беспокоюсь о том, чему нельзя помочь, неужели непонятно?
Но его неподдельное отчаяние подействовало на нее.
— Послушайте, возможно, не все потеряно. Возможно, письмо все еще где-нибудь здесь. Мы спросим Адель. Она моя горничная. Она собирает письма, чтобы шантажировать людей — о, да, я знаю! Но она хорошая горничная. Подождите, мы сейчас посмотрим.
Из небольшого секретера полетели письма, мелочи, бесконечный мусор, пропахший парфюмом, затем — из ящиков, полных дамского белья («У меня все в беспорядке, я — отчаяние Адели»), из мешков — сотни мешков, и, наконец, Адель, с тонкими губами и настороженным взглядом, отрицала все, пока хозяйка в ярости внезапно не ударила ее по лицу, обругав на французском и немецком.
— Это бесполезно, — сказал лорд Питер. — Какая жалость, что мадемуазель Адель не может найти вещь столь ценную для меня.
Слово «ценный» навело Адель на мысль. У мадемуазели был ящик для драгоценностей, в котором еще не искали. Она принесла его.
— Это то, что вы ищете, господин?
После этого последовал неожиданный приезд мистера Корнелиуса Ван Хампердинка, очень богатого, тучного и подозрительного, и вознаграждение Адели произошло тактично и скромно у шахты лифта.
Грант кричал, но слова терялись в темноте и грохоте.
— Что? — закричал Уимзи Гранту в ухо. Он прокричал снова, и на сей раз слово «бензин» прозвучало выстрелом, и его унесло ветром. Но были ли новости хорошими или плохими, лорд Питер не мог бы сказать.
Мистер Мурблс был разбужен ударом в дверь сразу после полночи. Высунув голову из окна в некоторой тревоге, он увидел швейцара с фонарем, а позади него фигуру, которую мистер Мурблс не смог сразу распознать.
— В чем дело? — спросил поверенный.
— Молодая леди спрашивает вас, сэр. Срочно.
Бесформенная фигура подняла голову, и в свете фонаря он увидел блеск смоляных волос под небольшой туго завязанной шляпкой.
— Мистер Мурблс, пожалуйста, выйдите. Бантер позвонил мне. Эта женщина пришла дать свидетельские показания. Бантер не хотел оставлять ее — она напугана, но он говорит, что это чрезвычайно важно, а Бантер всегда прав, вы знаете.
— Он упомянул имя?
— Госпожа Граймторп.
— О боже! Один момент, моя дорогая юная леди, я впущу вас.
И действительно, гораздо быстрее, чем можно было ожидать, мистер Мурблс появился в шерстяном халате около входной двери.
— Входите, моя дорогая. Я буду готов через несколько минут. Вы совершенно правы, что пришли ко мне. Я очень, очень доволен, что вы так поступили. Какая ужасная ночь! Перкинс, не могли бы вы разбудить мистера Мэрфи и попросить его разрешить мне воспользоваться телефоном?
Мистер Мэрфи, ирландский адвокат, великодушный балагур, не нуждался в пробуждении. Он развлекался с друзьями и был рад помочь.
— Это вы, Биггс? Говорит Мурблс. Насчет алиби…
— Да?
— Она пришла по собственному желанию.
— Мой бог! Неужели!
— Вы можете приехать на Пиккадилли 110-А?
— Немедленно.
Вокруг камина лорда Питера собралась странная маленькая компания — бледная женщина, которая вздрагивала при каждом звуке, представители закона с проницательными лицами, леди Мэри и Бантер.
История госпожи Граймторп была достаточно проста. То, что она знала, причиняло ей огромные страдания с тех пор, как лорд Питер поговорил с ней. Она улучила момент, когда ее муж напился в кабачке «Лорд ин Глори», запряг лошадь и уехал в Стэпли.
— Я не могла молчать. Пусть лучше муж убьет меня; я и так слишком несчастна, и, возможно, мне будет даже лучше в руках Провидения, чем если его повесят за то, чего он никогда не совершал. Он был добр, а я была отчаянно несчастна, это правда, и я надеюсь, что жена простит его, когда все узнает.
— Нет, нет, — сказал Мурблс, откашлявшись. — Извините меня, госпожа. Сэр Импи…
Адвокаты пошептались друг с другом у окна.
— Понимаете, — сказал сэр Импи, — она порвала с ним все отношения, когда произошла эта история. Для нас большой вопрос, стоит ли рисковать? В конце концов, мы не знаем, к чему приведут показания Уимзи.
— Именно поэтому я склоняюсь к тому — несмотря на риск, — чтобы приобщить это свидетельское показание к делу, — сказал мистер Мурблс.
— Я готова рисковать, — перебила госпожа Граймторп твердо.
— Мы весьма признательны, — ответил сэр Импи. — Но раз существует риск для нашего клиента, мы должны учитывать этот риск прежде всего.
— Риск? — закричала Мэри. — Разве эти показания не докажут его невиновность?
— Вы можете поклясться, что абсолютно точно знаете, в какое время герцог Денверский пришел в Грайдерс-Холл, госпожа Граймторп? — продолжал адвокат, как будто ее не слышал.
— Была четверть двенадцатого на часах в кухне — они работают правильно.
— И он оставил вас в…
— Приблизительно пять минут второго.
— И сколько времени требуется человеку, чтобы, идя быстрым шагом, вернуться к охотничьему домику в Ридлсдейле?
— О, почти час. Там труднопроходимая дорога, крутой подъем вверх и спуск вниз к ручью.
— Вы не должны позволить другому адвокату запутать вас на этих пунктах, госпожа Граймторп, если они попробуют доказать, что у герцога было время убить Кэткарта — или до того, как он ушел, или после того, как возвратился. Но, признавая, что у герцога было нечто, что он хотел сохранить в тайне, мы обеспечим то, чего недостает обвинительной стороне — мотива для убийства любого, кто мог бы разоблачить его.
Наступила тишина.
— Могу я спросить, госпожа, — сказал сэр Импи. — У кого-то есть подозрения?
— Мой муж догадывается, — ответила она. — Я уверена. Он всегда знал. Но не мог доказать. В ту самую ночь…
— В какую ночь?
— В ночь убийства — он подстроил мне ловушку. Он вернулся ночью, надеясь поймать нас и убить. Но сильно напился перед поездкой и провел ночь в канаве, иначе вы бы расследовали смерть Джеральда и мою заодно.
Мэри была потрясена необычностью этой ситуации, когда имя ее брата произносилось вот так, такой рассказчицей и в такой компании. Она внезапно спросила, как бы между прочим:
