наконец, — “однако в церкви теперь не студено” (т. е. теперь не холодно), “солнце тебя также не освещает, и ты видишь, здесь никто на голове не имеет шапки”, — и так ему воротить не хотел, пока не вышли из церкви, и это для того, чтобы посол не надел шапки на голову, с неуважением места, действия и особы великого князя. Нам передавали, что дело было задумано раньше, чем вошли в церковь, и было видно, что они были удовольствованы, что замысел их удался, говоря про себя: “Надули мы „литву"”. Но вскоре потом этот злой и предательский народ надул нас, но о чем ниже.
В церкви у дверей (входили боковыми) был построен высокий трон, на который вело около 12 ступенек, покрытый красным тонким сукном. На нем стояли три низких бархатных престола, без поручней: черный — по правую руку, на котором сидел патриарх, и два красных для высоких молодых. Посредине сидел великий князь, подле него великая княгиня, и все трое — поодаль друг от друга.
Внизу, с правой стороны трона, поставили гг. послов его в-ва короля с господами приятелями великой княгини, у колонны, где не было ни форм, ни лавок. От трона к алтарю в два ряда сидели на скамьях владыки, облаченные в свои ризы, wladicaliter[390], каждому из них, ударяя челом, кладет священник под ноги вышитые войлочные кружки.
Потом один из священников поставил столик перед наистаршим и, влезши на него, обратился спиной к алтарю, а лицом к великому князю, и быстро стал бормотать, раскрывши пред собою книги; это продолжалось с четверть часа. Пред этим несколько священников что-то пели по книгам; но их нельзя было понять, кроме одного “Господи, помилуй”, так как они повторяли это более ста раз.
Когда они замолкли, двое старейших владык взяли корону, которая стояла перед алтарем на позолоченной миске, затем бармы, что на другой, и понесли на трон к патриарху, который, благословив и окадив корону, возложил ее на голову стоявшей великой княгини и, благословив ее самое, поцеловал в плечо. За сим, наклонивши голову, великая княгиня, со своей стороны, поцеловала его в жемчужную митру. Как скоро патриарх отошел на свое место, все владыки попарно поднимались на трон и благословляли великую княгиню, касаясь ее двумя пальцами — ее чела и плечей, крестом; взаимное же целование с владыками отбывалось тем же порядком, как с патриархом.
После второго бормотания того же священника двое из старейших владык принесли бармы, которые с теми же церемониями, как и корону, возложил на плечи великой княгини патриарх, а благословение и целование отправлял он так же, как и раньше, так и все владыки.
За сим началась “обедня” по русскому обряду, к концу которой сошли с трона князь и княгиня. Великий князь стал у боковых дверей (ими мы входили) в своей форме, сделанной наподобие церковной кафедры, расписанной золотом, а великую княгиню, с несколькими дамами, провели в занавес, за олтарь.
После этого подошел к нам, полякам, канцлер Афанасий с просьбой выйти наперед из церкви, говоря, что и государь уже имел выйти. Мы удовлетворили его требование; но государь задержался в церкви, а двери за нами заперли. Спрашиваем мы, что же там будут делать с нашей девицей? Но москвитяне нас утешают:
— Не бойтесь, ей ничего не будет!
Позже мы узнали, что государь приказал нам выйти затем, что устыдился брачной церемонии, которая, как передавали нам после наши дамы, что оставались при государыне, была такова:
Оба стали пред патриархом, который, благословив, дал им по кусочку хлеба, чтобы ели, потом чашечку вина; наперед пила государыня; что осталось, то, взяв от нее, выпил государь, а чашечку бросил о землю на сукно; но она не разбилась, и патриарх ее растоптал, и такими церемониями бракосочетание закончилось <...>
Вплоть до своих комнат шли в коронах великий князь и княгиня, в сопровождении всех нас, кроме гг. послов его в-ва короля, которые, проводивши до церкви, сейчас же отъехали в свое помещение. Обед высокие молодые имели privatim у себя в комнате, даже и в спальню, кроме некоторых дам из родни, которые провожали молодую, никто не входил.
(Титов А. А. Записки Станислава Немоевского (1606—1608) // Титов А. А. Рукописи славянские и русские, принадлежащие И. А. Вахрамееву. М., 1907. Вып. 6. Отд. 2. С. 56—60).
III. ПИСЬМА МАРИНЫ МНИШЕК 1609—1610 ГОДОВ
№ 1
1609 г., января 15. — Письмо Марины Мнишек папскому нунцию в Польше Сермонту.
Высокопочтеннейший и пречестнейший о Христе отец!
Как вельможный господин воевода, любезнейший наш родитель, вознамерился ехать в Польшу, то мы, пользуясь таковым случаем, почли непременным долгом поздравить вас сим писанием и пожелать вам вожделенного здравия и всякого благополучия. Поелику мы всегда имели совершенное благоговение к римско-католической вере и обыкли сохранять должное уважение к престолу апостольскому, то почитаем обязанностью воздавать всякую честь и посланникам святого престола оного.
Достопочтенный господин Рангони, нунциус достойнейший, предместник ваш, всегда оказывал нам великие услуги свои и изъявлял особенное некоторое душевное расположение: надеемся совершенно, что и вы, высокопочтеннейший отец, приняв место его, не отречетесь принять то попечение, каковое он имел о нас.
Мы находимся теперь в лагере под столичным городом Москвою; дела наши в таком положении, в каком благоволил быть оным всеблагий Бог; о сем подробней уведомит вас податель сего письма. Затем, препоручая себя и всех своих вашим святым молитвам, испрашиваем от вас апостольского благословения. Что же касается до нас, то будьте уверены и благонадежны, что мы потщимся употребить все меры и все силы к тому, что только будет относиться к славе всемогущего нашего Бога и распространению римско-католической веры. Паки препоручаем себя любви, благосклонности и святым молитвам вашим.
Дано в лагере под столичным городом Москвою, 15 генваря, 1609 года.
Марина, царица московская.
(СГГиД. Ч. 2. № 170. с. 349)
№2
1609 г., январь. — Письмо Марины Мнишек отцу, Юрию Мнишку.
Милостивый государь мой батюшка!
С нижайшею моею покорностию поручаю себя вашим милостям.
Не знаю, что писать к вам в печали, которую имею, как по причине отъезда вашего отсюда, что я осталась в такое время без вас, милостивого государя моего и благодетеля, так и потому, что с вами не так простилась, как проститься хотела, а паче я надеялась и весьма желала, чтобы из уст государя моего батюшки благословение получить, но, видно, того я
