не признает судьбы, тот не может сделаться благородным мужем. Кто не признает церемоний, тому неоткуда приобрести прочные устои. Кто не знает силы слова, тому неоткуда будет узнать людей».
Конфуций
Если верить китайцам, род Конфуция должен считаться одним из древнейших родов в мире. Они ведут его родословную за 11 веков до Р.Х. от Ци, старшего брата Чжоу-синя, последнего государя иньской династии, получившего потом от чжоуского князя Чэн-вана удел Сун. Но ближайшим родоначальником китайского мудреца, от которого он унаследовал свое прозвание, был Кун-фу-цзя, живший за 7 веков до Р.Х., правнук которого и прадед Конфуция вынужден был из-за родовой вражды с влиятельной фамилией Хуа переселиться в Царство Лу, где, получив в управление город Фан, стал именоваться Фан-шу.
Отец Конфуция Шу Лян-хэ, говорят, был храбрый воин, обладавший богатырской силой, а мать его по имени Чжэн-цзай происходила из фамилии Янь. Не имея от первой жены сыновей, за исключением одного убогого Мэнни, на которого нельзя было рассчитывать как на продолжателя рода, Шу Лян-хэ, несмотря на свой 70-летний возраст, взял другую жену – именно Чжэн-цзай. От этой-то четы в 551 г. до Р. Х. в уезде Цзоу, которым управлял его отец, родился Конфуций. При рождении ему было дано имя Цю, а впоследствии ему дали прозвание Чжун-ни.
Имя «Цю» и прозвание «Ни» даны были Конфуцию его родителями в память о горе, на которой они молились о даровании им сына.
О детстве Конфуция, как это ни странно, мы почти не имеем никаких сведений; рассказывают только, что он любил играть, расставляя жертвенные сосуды и представляя разные обряды. Уж не послужила ли эта детская наклонность к развитию в нем страсти и педантического благоговения к церемониям, которые сковали всю последующую жизнь Китая?
Недостаток средств, а может быть и смутные времена удельного периода, когда было не до науки, лишили Конфуция возможности получить в молодости правильное образование, несмотря на то, что у него, по его собственным словам, в 15 лет была охота учиться. В 19 лет он женился на девице из семейства Цянь-гуань, а в следующем году у него родился сын Ли (кит. – карп), которому он дал это имя, будучи тронут вниманием князя, приславшего ему в ознаменование этого счастливого семейного события пару карпов. Как бы то ни было, но тот факт, что владетельный князь удостоил Чжун-ни по случаю рождения у него сына подарком, указывает, что Конфуций, несмотря на свои 20 лет, был уже некоторым образом известен князю.
Обычай посылать карпов в подарок по особенно счастливым и приятным случаям до сих пор сохраняется в Китае. Так, Ли-Хунь-чжан послал в 1897 г. князю Ухтомскому двух карпов как выражение того, насколько он был рад его видеть.
Вскоре после этого события мы встречаем Конфуция в качестве смотрителя хлебных магазинов, затем в должности смотрителя жертвенных животных. Так как, представая в некоторых памятниках в качестве смотрителя хлебных магазинов, он именовался чиновником фамилии Цзи, то из этого можно заключать, что он был сначала на службе не у самого луского князя. Как бы то ни было, но служебная карьера ему, по-видимому, не улыбалась, о чем можно заключать из того, что в 22 года он является в качестве учителя, вокруг которого собирается немало молодых людей, жаждущих познакомиться с церемониями и истинами древней мудрости, и Конфуций, по его собственным словам, не отказывал в наставлении никому, кто являлся к нему со связкой вяленого мяса (т. е. платой за учение) и с горячим стремлением к познанию истины («Лунь-юй». Гл. VII. § 7–8). Такой учительской деятельностью он занимался до тех пор, пока ему представился случай, благодаря богатству и влиянию двух новых учеников своих – Хэ-цзи и Нань-гуань-цзин-шу – осуществить свою заветную мечту – совершить путешествие к сюзеренному двору в столицу Лоян (в Хэ-паши) для изучения на месте чжоуских церемоний и древностей и чтобы расспросить о них Лао-цзы, который будто бы был придворным библиотекарем. О свидании этих двух мудрецов ни классические книги, ни история не сохранили нам ничего заслуживающего внимания, за исключением нескольких банальных фраз. Так, например, Конфуций, после свидания с Лао-цзы, сказал своим ученикам: «О птице я знаю, что она может летать, о рыбе, что она может плавать и о животном, что оно может ходить; птица может быть поражена стрелой, рыба поймана удочкой, а животное – тенетами. Что же касается дракона, то я не могу знать, что с ним можно сделать, потому что он на облаках уносится в небеса. Я видел Лао-цзы – не походит ли он на дракона?»
Оставляя в стороне подобные рассказы, мы должны заметить, что путешествие это, несомненно, обогатило пытливый ум Конфуция новым запасом сведений по части церемоний, истории, языка и древности и в то же время подняло его значение как ученого. Вероятно, благодаря этому число учеников его по возвращении из Ло значительно возросло.
Но ему не пришлось долго отдыхать в своем отечестве; в нем начались большие смуты, обязанные своим происхождением возмутительному поведению трех знатных фамилий: Цзи, Мэн и Шу, по отношению к своему государю, князю Чжао, который после безуспешной борьбы с ними в 25-й год своего княжения принужден был бежать в соседнее царство Ци; за ним последовал туда и Конфуций. В Ци в то время княжил Цзин-гун. Своими политическими беседами с этим князем, которому, между прочим, на его вопрос об управлении он сказал, что доброе правление может быть только там, где государь – государь, министр – министр, отец – отец и сын – сын («Лунь-юй». Гл. XII, § 11), Конфуций настолько успел снискать его расположение, что князь готов был дать ему землю под аренду в Ни-ци, если бы против этого не восстал первый министр Янь-ин. Эта неприятность в соединении с недовольством этикетом, который князь хотел приложить по отношению к Конфуцию, т. е. третировать его ниже первого магната Цзи и выше Мэн, сделала дальнейшее пребывание его в княжестве Ци довольно щекотливым, и он опять возвратился в Лу.
Он застал свою родину в состоянии ужасных смут. Чжао-гун продолжал оставаться в княжестве Ци, где вскоре и умер, и на место его был возведен брат его, известный под именем Дин-Гуна (509 г. до Р.Х.). Известные знатные фамилии Цзи, Мэн и Шу, о которых упоминалось выше, державшие в руках своих государей, сами не в состоянии были обуздывать своих подчиненных; один из них – Ян-ху – открыто поднял знамя восстания. Такое положение дел заставило Конфуция отказаться от служебной деятельности на
