бы и сам он есть это пламя, и без всяких стен он за волками наблюдает.
И они за ним наблюдают.
«Когда поймёшь, что готов». Что бы это значило? Уж не то ли, что волки не деревянными ему кажутся, а очень даже живыми? Уж не то ли, что видит Вран, как шевелятся их бока от дыхания, как моргают глаза их, в вечной открытости зоркой застывшие, как следят за Враном зрачки их, не в коричневой грубости дерева тонущие, а в синем, зелёном, сером?
Окутывает Врана благоуханием терпким, по всему телу растекается, глубоко под кожу проникая, каждую мышцу лаская, изнутри поглаживая, и становится тело его лёгким-лёгким — и совсем уж Вран его не чувствует. Словно сам он в дым душистый превращается, со всполохами огненными смешанный — а как может дым землю целовать?
Поднимается, кажется, Вран на ноги — или просто вверх струится, потому что нет ног у него. Отступает Вран, кажется, от огня — или просто назад движением бесплотным отлетает. Набирает Вран, кажется, воздух в лёгкие — или просто…
— Вран!.. — раздаётся голос Баи у него за спиной.
Голос Баи. Что-то не понравилось ей — что-то ещё она от него хотела, Вран это помнит. Имён каких-то хотела, поцелуев… Но уверен Вран, что не нужно ему сейчас всё это. Что без раскланиваний предки его примут. Свой им он, почти равный — а равным разве кланяются?
— Вран! — резче голос Баи повторяет.
Но Вран уже через костёр прыгает.
Летит?..
Подхватывает его всё и сразу — и вьюга снежная, и огонь красный, и дым душистый, — крутит, вертит, в вихре неожиданном сквозь себя проносит, окончательно от тела отделяя — и тут же обратно в него камнем тяжёлым швыряет, из пламени выбрасывая.
Затуманивается зрение Врана на миг. Проясняется — тоже через миг.
На том же холме Вран как будто стоит.
И в то же время не на том.
Нет ни костра за спиной потрескивающего, ни третьего крика Баи, на середине оборванного, ни самой Баи, на которую Вран всё-таки через плечо оглядывается.
И волков деревянных нет.
Зато есть двенадцать существ высоких, на их местах вокруг Врана стоящих.
Думал Вран, что волчиц увидит, подобных той, в которую Бая обращалась. Предполагал Вран, что в облике людей к нему предки баины могут явиться — но чем-то средним на него дюжина эта глядит, и не волчьим, и не человеческим. Половинчатым.
Глаза человеческие — а остальное всё морды волчьи: и уши треугольные, и пасти клыкастые, и головы лохматые. Руки с ногами по-человечески начинаются, да по-волчьи лапами когтистыми заканчиваются; и ростом, ростом они выше Радея даже, выше волков самых больших, на задние лапы встающих, — вот как раз с деревянных образов своих и высотой.
Замирает Вран. Не двигаются и полулюди эти, полуволки. Поднимает Вран голову рассеянно — и ни звёзд на небе не видит, ни луны, ни облаков. Смотрит Вран в сторону деревни — и там тоже ничего не видит, хотя стихает буря, как и не было её. Ничего как будто в округе нет. Неизвестно где этот холм стоит — неизвестно где Вран оказался.
И почему-то заговаривать с ним никто не спешит.
— Доброй ночи, хозяев… — начинает он неуверенно.
И умолкает тут же: не слишком дружелюбный звук лют ближайший издаёт.
Не то рычание, не то клокотание.
Мгновенно звук этот остальными подхватывается, окружает Врана со всех сторон, в кольцо его берёт — и не приветствие в нём чувствуется, а угроза.
Похоже, слишком самонадеянно Вран к ним на крыльях души своей вдохновлённой полетел.
«ЧУЖАК…» — вдруг Врану в клокотании этом чудится.
О нет. Нет, нет, нет. Вран с трудом сдерживается, чтобы не попятиться — да и куда ему пятиться, прямо в лапы лютицы разозлённой? А лютиц здесь больше всех — странно их груди выглядят, шерстью заросшие, мужчин Вран только тройку от силы на первый взгляд насчитывает. Лютицы — главы рода, люты — знахари, лихорадочно вспоминает Вран. Главы рода, знахари, главы рода, знахари… Одну главу рода Вран знает — и одного знахаря. Знахарь как-то подобрее будет. Глупая эта мысль, но отчаянно Вран хоть за что-то цепляется — и находит своими глазами глаза одного из мужчин.
— Привела меня к вам Бая с Белых болот, Бая от Лесьяры, — быстро говорит Вран. — Не по своей воле здесь стою — благодаря ей пред вами предстаю. Верит в меня Бая от Лесьяры, Бая с Белых б…
— Где, — рокочущим голосом его лют прерывает.
— Бая?.. — моргает Вран.
— Где, — требовательно лют повторяет, шаг к Врану делая.
Худой лют, поджарый — понимает Вран, что совсем уж чушь ему в голову лезет, но думает внезапно: а не тот ли это волк, которого Вран в своё время в любимцы себе выбрал?
Эта мысль почему-то Врану уверенности придаёт.
— Что-то принести я должен был, хозяин? — спрашивает он. — Дар приветственный? Не говорила мне Бая, что…
Запинается снова Вран: чем-то совершенно уже неразборчивым лют рокочет, опять к Врану шагая. Неразборчивым, но очень недовольным — не совсем разъярённым, но диво раздражённым.
Вспоминает Вран, что Солн ему как-то о предках своих сказал: мол, не поверила Лесьяра сну баиному чудесному, потому как больно уж ладно в нём волчица с Баей общалась. Обычно и не понять, чего там предки от тебя хотят.
— …с собой мне взять что-то нужно было, — бормочет Вран под нос обречённо.
Может, просто очередное испытание это? Может, мужество его люты проверяют, в себе уверенность, упрямство? Что, что, что они хотят, что нужно полуволку этому, к Врану приближающемуся? Не двигаются остальные, брезгливость какую-то Вран в глазах их читает — и коркой льда эта брезгливость покрыта, совсем как у Лесьяры, когда она на Врана смотрит.
— ИМЯ, — наконец лют в лицо Врану выдыхает пощечиной морозной.
В лицо… А ведь был он вдвое Врана выше — ан нет, образом каким-то неведомым, чудесным вмиг с Врана ростом стал, словно с каждым шагом в размерах уменьшался.
— …Вран, — быстро Вран отвечает. — Вран из Сухол…
Выпускает лют вновь пар ему холодный, жгучий, недовольный в лицо.
Не то, понимает Вран.
Не то имя.
Только не это.
— МОЁ ИМЯ, — гремит лют, и загораются огнём новым глаза его — ярким-ярким, янтарно-красным, ничего хорошего Врану не сулящим.
Потому что откуда Врану его имя знать?
Одно только имя у Врана в голове сидит.
— Сухой, — сипло Вран отвечает. — Сухой из Закатных… Закатного… отрога… лугов…
Кажется Врану, что смех он слышит — отовсюду
