песню в его, играя гармонично с его мелодией. Воздух между нашими цитрами колышется. Музыка реагирует на нашу ци. Хитросплетение звуков превращается в туманный образ, который я вижу: два мальчика. Один поменьше, другой побольше, выросли во время голода. При свете свечей худые мужчина и женщина приходят к трудному решению. Старший мальчик становится сильнее с каждым дополнительным кусочком, положенным в его миску. Маленький мальчик становится слабее без них. Четыре зимы спустя он первым заболевает лихорадкой. Но оспа не видит различий, и следующим заболевает старший мальчик. И снова, при свечах, мужчина и женщина шепчутся… выбирают… им всегда приходилось… один или другой… один лоскуток… одно лекарство… двое детей… один шанс… который лучше потратить…
Музыка обрывается. Шатаясь, Сыкоу Хай поднимается на ноги и отступает от инструмента. Его лицо покрыто пятнами, дыхание прерывистое. На мгновение я вижу себя. Я выбрала жить как стратег, но, честно говоря, могла ли я стать кем-то другим? Я должна была забрать тело Цилинь не больше, чем Сыкоу Хай должен забрать свое.
Я хочу сказать, что понимаю.
Но я здесь ради Жэнь. И как бы сильно я ни изменилась, я все еще остаюсь собой. Я согнулась, но не сломалась. Сыкоу Хай – всего лишь часть моих планов.
– Мы можем быть разными, – говорю я ему, тоже вставая. – Но у нас общая цель. Я хочу дать Жэнь царство, которого она заслуживает. – Я делаю многозначительную паузу. – Ты тоже.
Я по крайней мере на голову выше. Чтобы встретиться со мной взглядом, Сыкоу Хай должен поднять глаза. Ростом я, наверное, напоминаю ему его брата.
Но сегодня я не просто воин. Я – цитрист, достаточно опытный, чтобы открыть его душу.
– Завтра, – говорит он наконец. – Встретимся у баньяна в час заката.
20. Труп и душа
Встретимся у баньяна в час заката.
Впервые с тех пор, как стала Лотос, я надеваю белое. Этот цвет мне больше не подходит, но он все еще мой.
Не доходя до фиговых деревьев, где мы с Сыкоу Хаем должны встретиться, я останавливаюсь при виде Жэнь.
Она стоит в поле недалеко от тропинки, ее серая мантия сливается с окружающими валунами, которые, как я понимаю, когда приближаюсь, вовсе не валуны, а могилы. Поле – это кладбище. Все надгробия принадлежат членам рода Синь. Жэнь пристально смотрит на чье-то надгробие по имени Синь Дань.
Я присоединяюсь к ней.
– Кто это?
– Я не знаю, – бормочет Жэнь. – Незнакомец. Но этот камень… он должен принадлежать моей матери.
Моей матери. Мне известно о матери Жэнь: врач, которая достигла совершеннолетия накануне убийства Императрицы Чан, совершенного по идейным мотивам. Ее сверстники продолжали служить военачальникам своих родных городов, когда волнения достигли пика при правлении Синь Бао, а мать Жэнь покинула Западные земли и скиталась с Севера на Юг, леча сотни людей по всему царству, прежде чем умереть во время эпидемии тифа в 401 году правления династии Синь.
Я знаю, что Жэнь не любит говорить о ней.
Но потом Жэнь спрашивает:
– Как ты думаешь, Лотос? – И я вспоминаю о том, что то, что я знаю как Зефир, не единственная правда. – Гордилась бы она или была разочарована тем призванием, которое я выбрала?
– Гордилась бы. – Это слово подходит для названой сестры. – Ты командир.
– Главнокомандующая.
– Ты ведешь праведную войну от имени нашей императрицы.
Рот Жэнь дергается от слова праведный. Ее пальцы поднимаются и смыкаются вокруг кулона. Если бы я могла почувствовать ее ци, то представляю, какой неспокойной она была бы. Жэнь, которую я знала, мало делилась своими сомнениями, разбавляя их самоуничижением. Очевидно, что она позволяет себе быть более уязвимой рядом с Лотос. Я чувствую печаль, которую всегда испытывала, но также и негодование.
Если бы только я могла этим воспользоваться.
– Ты винишь Синь Гуна?
Слишком далекий выстрел. Синь Гун, возможно, и брат матери Жэнь, но даже его нельзя винить в эпидемии брюшного тифа.
– Да, – произносит Жэнь, к моему шоку. – Как же его не винить? Он изгнал ее.
Фигуры на доске переставляются.
Изгнана. Вот это новости. Ее мать ушла не по своей воле. Она умерла вдали от дома своего детства, места, куда имела полное право вернуться. И Жэнь обвиняет Синь Гуна. Это тот мотив, который я искала. Способ убедить ее захватить власть.
Но, прежде чем я успеваю что-либо предпринять, Жэнь продолжает:
– Именно потому, что я виню его, я докажу ему, что он был неправ. На смертном одре он поймет, что изгнал мою мать из-за ложного пророчества. – Жэнь поворачивается ко мне, сверкая глазами. – Я никогда, никогда не предам члена своего рода.
Снова перемена фигур. Еще один новый фрагмент. Пророчество, которое включает в себя предательство члена рода.
Жэнь никогда не рассказывала мне. Честно говоря, я, как стратег, осталась бы безразлична к такому. Суеверие никак не влияет на стратагемы.
Но оно влияет на Жэнь.
Она не может идти наперекор судьбе, позже говорит Росинка, когда мне наконец приходится покинуть Жэнь ради встречи с Сыкоу Хаем. Она привязана к нему, как и любой смертный. Теперь ты понимаешь, почему она самая слабая? Ты сожалеешь о своем выборе?
Сначала я не отвечаю. Я оглядываюсь и вижу Жэнь, стоящую среди могил. Возможно, она и смертная, но я – нет. Что я за бог, если не могу наказать людей, которые издеваются над ней? Лотос делала именно это. Она не боялась нарушить правила или понести за это наказание. Она оставалась безрассудной.
Она была храброй.
* * *
– Ты опоздала, – набрасывается Сыкоу Хай. – Надень его. – Он сует мне в руки плащ, затем достает керамическую маску, покрытую черной, красной и белой глазурью. – Это прежде чем мы встретимся с остальными.
Я надеваю маску и прикидываюсь, что не понимаю, о чем он.
– Какими остальными?
– Есть и другие, кто поддерживает Жэнь.
Мы идем. Воздух наполняет доносящийся из отдаленных столовых аромат карамелизованного кабана. Все отвлечены ужином. Сыкоу Хай выбрал удачное время, чтобы прокрасться незаметно.
И все же мои нервы пошаливают. Пока он выводит нас из города в сторону котловины, где мы ныряем под выступ скалы в пещеру, я думаю о круге людей, с которыми мне предстоит встретиться, и о первом впечатлении, которое я должна произвести. Было бы намного проще, если бы я могла представиться как Зефир.
Слишком скоро лестница обрывается. Перед рядом дверей я надеваю маску. Мы входим, и люди за столом встают. Большинство из них в масках, как и я. Некоторые показывают
