из осетрины, тарталеток с черной икрой, копченого угря и устриц во льду тоже завозился слишком шумно, сглатывая голодную слюну.
Вот только все изысканные, дразнящие ароматы мгновенно утратили свою привлекательность, едва мы увидели прислуживавшую своему мучителю Василису. Со дня нашей последней встречи подруга просто превратилась в тень. Впрочем, выпирающие в вырезе рубахи ребра и ключицы и синюшная бледность лица на фоне рыжих волос смотрелись еще не так жутко в сравнении с пятнами ожогов и кровоточащими ранами от впивавшихся в ее плоть капроновых лесок. Босые ноги пленницы с поджатыми сбитыми пальцами удручающе напоминали гниющие лапки запутавшихся в сетях голубей.
— Что, болит? — «участливо» поинтересовался Константин Щаславович, когда Василиса, споткнувшись, едва не уронила с подноса аппетитного лобстера, на которого взирала сейчас с таким видом, будто ее мутило. — Скажи спасибо, что плясать не заставляю.
Василиса с горькой усмешкой поскорее поставила поднос и, отойдя назад, принялась вить дорожку и исполнять ковырялочку, пятная пол кровью.
— Ну конечно, я забыл, мы же гордые! — досадливо поморщился Константин Щаславович, который хоть и сохранил человеческий облик, но по сути остался чудовищем. — Вся в мать! Та тоже не захотела ни золота, ни власти. Выбрала даже не малахольного шамана, а человека. Ей, видите ли, понравилось, как он заботится о ее реках и ручьях.
— Так убей меня уже, как ее! — сползая по стенке, взмолилась Василиса.
— Это было бы слишком просто, — усмехнулся Константин Щаславович, и его породистое лицо приобрело жесткое выражение, а из позы исчезла расслабленность. — В любом случае скоро все закончится, — добавил он властно. — А твоя дальнейшая участь зависит только от тебя.
Он одним движением оказался рядом с Василисой, резко поднял ее и швырнул на софу. Иван над ухом зашипел, но мы с Левой предостерегающе ткнули локтями ему под ребра.
— Я мог бы нарядить тебя в золото, осыпать шмотками от кутюр, сделать в моем особняке хозяйкой, — с нажимом продолжал Бессмертный, сжимая запястья Василисы и не решаясь даже прикоснуться к исцельнице.
— Под «особняком» ты подразумеваешь аквариум? — нашла в себе силы съязвить та.
— А ты хотела, чтобы я тебя выпустил в болото, где бы тебя первый же аист сожрал? — оставив пленницу и отломив угрожающе клацнувшую клешню лобстера, поинтересовался Константин Щаславович. — Я же, мало того что превратил в редкую амфибию, так еще следил, чтобы в аквариум не подсадили самца, хотя было бы интересно понаблюдать, как ты стала бы ему объяснять про свои принципы. Ну что отворачиваешься? — проговорил он раздраженно, безо всяких щипцов ломая панцирь лобстера и прямо руками принимаясь есть мясо, от чего Василиса, которая и так смотрела на еду с явным отвращением, скорчилась, пытаясь подавить рвотный спазм. — Если бы не ослушалась меня, сделала бы все, как я просил, не застряла бы между мирами.
— Ты бы все равно меня обманул, как в прошлый раз, — кое-как справившись с дурнотой, всхлипнула Василиса. — Я ведь добровольно заключила с тобой договор, а ты!..
— Это называется «добровольно»? — в голосе Константина Щаславовича послышалось искреннее возмущение.
Он в досаде бросил на блюдо растерзанного лобстера и вытер руки о скатерть.
— Да ты ж согласилась только затем, чтобы защитить своего отца и этого сосунка, которого я могу одной рукой прихлопнуть. А в тонких мирах так не делается! — прошипел он, и его поджарую фигуру окутало облако тьмы, а глаза загорелись как два мертвых огня. — Да ты хоть понимаешь, сколько баб и девок мечтали бы оказаться на твоем месте?!
— Так пойти, предложи! — взмолилась Василиса.
— А и предложу, — поднялся из-за стола Бессмертный. — Только дела закончу.
Он повел из стороны в сторону античным носом с красивой горбинкой и брезгливо скривился.
— Вроде всего ничего в людском облике пробыла, а уже вся человечиной пропахла, — проговорил он каноничную сказочную фразу, заставившую меня похолодеть, а Ивана и Леву взяться за оружие.
Неужели раскроет?
Но Василиса тоже читала сказки и не растерялась, чтобы подобрать нужный ответ:
— Да это ты, пока по Яви шатался, весь человечиной пропах. Вот тебе и мерещится.
Константин Щаславович скептически покачал головой, но возражать не стал.
— Прибери здесь, — распорядился он, — и поешь что-нибудь, если сможешь. К ужину не жди. Твой папаша и его блаженный дружок опять старые дела ворошить задумали. Ох, упустил я этого змея, ох, упустил! Ну, ничего, на змееныше отыграюсь!
Когда Константин Щаславович развеялся черным туманом, Василиса потянулась было к одному из сладких пирожков, лежащих на блюде с краю. Я видела, она мучительно хотела есть, но едва поднесенный ко рту пирог тотчас же запросился обратно. Василиса упала на пол, разразившись горькими слезами.
— Ванечка, милый! — разобрала я среди бессвязных причитаний. — Почему ты меня не послушал, почему не повернул назад? Хоть бы царицы тебя вразумили!
Такого мой бедный брат снести уже не мог. Покинув защиту плаща, он шагнул к Василисе.
Выражение ее лица в тот миг, когда она его увидела, я бы передать не взялась. В нем непостижимым образом сочетались испуг, разочарование, радость и надежда, а израненные истончившиеся руки взметнулись вперед и вверх в попытке то ли защитить, то ли оттолкнуть.
Впрочем, когда Иван подхватил ее на руки, она сопротивляться не стала, приникнув к нему с невыразимой нежностью и тоской. Через миг они слились в страстном поцелуе, а мы с Левой встали на стреме.
Глава 20. Сундук на дубе
Была бы их воля, Иван и Василиса, кажется, так бы и не разомкнули объятий, забыв о том, где находятся и при каких обстоятельствах состоялась эта долгожданная встреча. Вот только сил у пленницы не хватало даже на радость, и, едва успев ответить на страстный, жаркий поцелуй, она безвольно обмякла в объятиях Ивана.
— Что с ней? Это из-за меня? — переживал мой бедный брат, укладывая возлюбленную на ту же софу, на которой только что сидел ее мучитель.
— Все возможно, — озабоченно проговорил Лева, прощупывая у Василисы пульс. — Хотя больше похоже на голодный обморок. Этот гад уволок ее в Навь, не совершив над ней никакого обряда. Видимо, исцельница помешала. А в наш мир она вернуться не успела.
Порывшись в заметно похудевшем рюкзаке, он извлек последний кусочек дедовой лепешки и плеснул в одну из наших кружек минералки со стола, разведя в ней несколько капель воды из одолень-ключа. Непостижимым способом Лева сохранил крохотный пузырек живительной влаги и теперь остатками этого воистину чудесного средства пользовал многочисленные раны бедной пленницы. Едва проглотив воду и хлеб, Василиса почувствовала себя лучше. С опаской, почти как на папином юбилее,
