бомжовый, — и, как только кухарка исчезнет за дверью, тотчас залезть в контейнер.
Вы, наверно, думаете, читая это: «вот она, профессиональная воровка, откинулась из тюряги и пошла искать еду по помойкам… Что за ерунда? Она что, не может пошарить по карманам или залезть в чью-нибудь квартиру?» Не так всё просто, скажу я вам. Чтобы шарить по карманам, нужно иметь приличный вид: оборванка, да ещё и с уродским шрамом вполовину физиономии выглядит слишком подозрительно. А что до квартирных краж, то тут нужно, во-первых, выбрать подходящую цель и некоторое время за ней наблюдать и, во-вторых, иметь необходимый инструментарий. Парочку хат я тогда уже присмотрела, и время от времени появлялась поблизости, отмечая детали. Оставалось обзавестись кое-какими инструментами и окончательно определиться со временем. Безрассудно лезть наудачу куда попало, едва выйдя на свободу — непростительная глупость. Уж лучше пожрать пару дней из помойки.
Было холодно, но не настолько, чтобы замёрзнуть насмерть, а просто зябко. Конец весны. Моросил постоянный в это время года дождь. Тряпьё, что было на мне (драный прорезиненный плащ и юбка-мешок) от повышенной влажности отсырело и исходило паром. К тому времени я уже подхватила насморк, кашель, и дело шло дальше, к пневмонии.
Когда из-за дальнего угла в проезд свернула шумная кучка работяг, направлявшихся в столовую, я лишь взглянула на них и снова уставилась на дверь напротив. Как будто сжалившись надо мной, дверь открылась, выпустив из себя дородную повариху, державшую в волосатых ручищах по ведру, из которых торчали кости, пучки пожухлой зелени и куски обкусанного хлеба. Мусора в этот раз в вёдрах не было совсем, одни объедки. Грузно прошагав к контейнеру, повариха откинула крышку и вывернула вёдра в бак, после чего вернула крышку на место и высморкавшись на тротуар, вернулась назад. Бросив безразличный взгляд в мою сторону, она скрылась за дверью.
Не обращая внимания на работяг, я встала и подошла к мусорке. Достав из кармана пакет, открыла крышку и принялась выбирать из контейнера куски хлеба и кости с обрывками мяса.
— Эй, подруга! Бросай это… — услышала я в тот момент. Это одна из работяг (они как раз подошли к мусорке) остановилась рядом и уставилась на меня. — Я серьёзно, — сказала работяга. — Не по-человечески это… Хочешь есть, пошли с нами в столовку! Я заплачу за тебя.
Как вы, наверное, уже догадались, та работяга и была Дафф.
Дафф и её подруг (они были вчетвером) не смутил мой вид. Впрочем, сами они выглядели ненамного лучше меня: такая же поношенная одежда, только по размеру и чистая, и от них не пованивало, как от меня…
Дафф представилась и представила остальных, я назвала своё имя и пошла вместе с ними. Войдя в столовую, я обратила на себя внимание нескольких посетителей и той самой дородной поварихи с волосатыми руками.
— Тебе чего? — бросила она мне.
— Она с нами, — ответила за меня Дафф. — Нашу подругу недавно сократили, и ей приходится трудно… Я за неё заплачу.
— Ладно. Как скажешь… — пожала плечами повариха.
Дафф купила еду себе и мне — двойную порцию — и села вместе со мной за отдельный стол, так как столы были на четыре персоны, а её подруги втроём разместились за соседним. Молча, я принялась уплетать за обе щеки́, уставившись в тарелку. Мне было не по себе от самой ситуации, от того, что Дафф и её подруги видели, как я копалась в мусорном контейнере и от её простой доброты. И ещё, я несколько раз заметила её взгляд… она смотрела на меня так, как раньше на меня смотрели некоторые другие (чаще женщины и мужчины, но иногда и андрогины и даже бесполые, хотя те обычно засматриваются на мужчин и тех андров, что поздоровее)… Раньше — до того, как я стала уродиной.
Из непринуждённой болтовни за соседним столом, в которой Дафф почти не принимала участия, мне стало ясно, что все четверо работали где-то под землёй: упоминались какие-то колодцы, сливы, коллекторы и куча совсем непонятных мне словечек. Компания состояла из трёх мужчин и одной женщины, бывшей, как я поняла, у них старшей (кем-то вроде мастера на производстве). Я заметила, как одобрительно кивнула женщина Дафф, когда та позвала меня с ними. Потом уже я узнала, что Джаззи, так звали женщину, была у них не только начальницей, но и кем-то вроде старшей сестры и матери в одном лице. Позже, спустя три года, когда я подстрелила полицейскую и оказалась в розыске, а Дафф — под наблюдением, именно Джаззи я позвонила, чтобы та сообщила всё Дафф.
За едой Дафф не стала лезть с расспросами о том, как я докатилась до того, чтобы лазить по помойкам, а после просто спросила: есть ли мне куда пойти. Я сказала, что нет, некуда, и тогда Дафф предложила пойти к ней.
— У меня найдётся кое-какая одежда для тебя, — добавила она, взглянув мне в глаза и, по-видимому, решив, что я откажусь. — А дальше что-нибудь придумаем…
Вот так всё просто. Я даже слегка обалдела. Так меня ещё никогда не кадрили.
Не хочу показаться романтической дурочкой, но по-другому не скажешь. Я влюбилась.
Дафф оказалась человеком, которому было плевать на мой безобразный шрам, или на то, как я была одета. Позже она сказала, что шрама «не заметила». Думаю, это потому, что там, у помойки, она видела только правую сторону моего лица… хотя, уже в столовой, конечно же, не могла не видеть моего уродства, но не подала виду. Она и потом не спрашивала, как так вышло… пока однажды я сама ей всё не рассказала. Это не было тайной, просто мне не хотелось вспоминать. У меня не было и нет секретов от Дафф.
В тот же вечер, когда я оказалась у неё и привела себя в порядок, я сказала, что недавно освободилась и о том, за что сидела. Дафф это нисколько не смутило и не оттолкнуло от меня. Тогда я поняла, какого человека я встретила.
Дафф — единственный человек, кому я показываю то, что пишу, и эти строки она тоже прочтёт. Поэтому, я не буду многословна и просто скажу: я люблю тебя, Даффи. С нашей первой ночи… Даже нет. С того момента, когда ты, накормив меня голодную, предложила мне кров. Любила, и буду любить.
Ко времени написания этих строк, прошло три года, как мы с Дафф присоединились
