Будет ли это тот же человек?
С роботами так же: мы меняем им запчасти, и считаем их прежними даже после основательных обновлений. Серафиму, за все время его службы разным монахам, сменили все детали. Фактически у него не осталось ни одного винтика из тех, которые были при выпуске, но это все тот же Серафим. По крайней мере, он считает себя прежним.
И мы считаем себя прежними, хотя на протяжении жизни наши тела и личности претерпевают значительные изменения. Но мы все равно помним себя прежних и считаем себя прежних собой, хотя это уже совсем другая личность. Нам просто кажется, что та самая, потому что у нас есть доступ к воспоминаниям «той личности». Если мы постоянно сменяем атомы тела и особенности личности, то чем же мы являемся на самом деле?
Вскоре Михей стал настоящим красавцем, и мы решили повторить этот положительный опыт и с другими вырожденцами. Сначала на тех женщинах, которых чистокровные не успели сжечь в Городе Солнца.
— Ты бы попросил местных привести к нам тех вырожденок, — предложила я Валере.
— Я? — выпучил глаза робот. — После твоего фильма они сожгли храм и забили до смерти нескольких жрецов. Думаешь, они меня послушают?
— Забили до смерти?! — ужаснулась я и тут же добавила: — И это все из-за какого-то фильма. Вот она, убойная сила искусства.
— И не говори, — вздохнул Валера. — У них там теперь никаких авторитетов, сплошное народовластие. Страшно подумать, до чего может довести власть большинства, если в большинстве такие невежды, как они. А за главного у них теперь тот мерзкий типчик, Ждан Лисий Хвост.
— Ждан Лисий Хвост? — поднял брови лежавший на кушетке Михей. — Энто тот отрок, которого я из ловушки вызволил? А потом он в мою слободу целую орду привел. Насильничать да грабить.
— Вот! — поднял палец вверх Валера. — Говорю же, мерзкий типчик! Если хочешь, сама им и говори, а я в Город Солнца больше ни ногой!
Что ж, пришлось мне этим и заниматься, благо я заранее установила там голографический проектор. По нему и сообщила. Вырожденок быстро привели. Процесс модификации генов на них прошел хорошо, почти без побочных эффектов.
Потом мы обкатывали тот же метод на всех, кого находили в разбросанных по местной лесостепи деревнях. Никто не отказывался, оно и понятно, какой же вырожденец не захочет стать настоящим чистокровным «арийцем»?
А ведь кто знает, сколько еще грызлись бы между собой «остроконечники» и «тупоконечники», если бы не прилетели «боги»? Как хорошо, что есть те, кто вместо мифологии и игры в войнушку занимается развитием науки. Ведь именно благодаря ей вырожденцы сделались высокими «белокурыми арийцами» и, как шутил Макс, все баги стали фичами. Но даже если еще не все, то у нас все впереди. А пока нам вполне достаточно того, что вражда между чистокровными и вырожденцами наконец закончилась.
— Так как ты все-таки на это отважился? — как-то спросила я Диодора, когда мы сидели в столовой и степенно поглощали обед.
— На что? — не понял он, оторвавшись от своих вегетарианских сосисок с макаронами из спаржи.
— На то, чтобы стрелять в живое существо! Тебе же религия запрещает. Не боишься гореть в аду?
Диодор вмиг посерьезнел, задумчиво дожевал, вытер губы салфеткой и не спеша начал:
— Видишь ли, нравственные принципы — это ориентиры, а не жесткие законы. Никаких абсолютных законов не существует, а нравственность не предполагает ригоризма. Всегда надо действовать по ситуации, руководствуясь соображениями всеобщего блага и справедливости. Но даже если универсальные законы и есть, то еще Иисус сказал, что не человек для закона, а закон для человека.
— То есть насилие все-таки необходимо? — не отставала я.
— Как говорится, жестокость человека знания лучше доброты глупца. И даже если я теперь буду гореть в аду из-за того, что стрелял в Креса, то уж лучше это, чем если бы Крес причинил тебе вред.
Я замерла. Меня словно молнией пронзило, даже жевать перестала. Он правда так считает? Я внимательно посмотрела на Диодора, а он все продолжал:
— Знаешь, вообще-то, мне не следует сильно об этом распространяться, но я иногда вижу сны. Сновидения о будущем. Понимаешь? Только я не всегда могу их правильно интерпретировать, духовник мне в этом помогает. Ну так вот, я же и прилетел, потому что увидел, что тебе угрожает опасность…
— Правда? — еще больше удивилась я.
— Да, наверное, следовало сказать тебе сразу, но монахам нельзя распространяться о своих способностях, даже если они такие жалкие, как у меня.
— Ты имеешь в виду вещие сны?
— Конечно, — кивнул он, поливая сосиски кетчупом. — И я надеюсь, ты сохранишь мою тайну.
— То есть ты знал, что все это произойдет? Как давно?
— Ну, не все, только то, что тебе угрожала опасность и… возможно, Алексу. Еще когда вы только отправились в экспедицию к Земле-12. К сожалению, вы были уже в гиперпространстве, поэтому я так и не смог с вами связаться.
— И ты бросил все из-за меня, папа?
— Ну конечно, Анна! А как иначе? — Замерев, он внимательно на меня посмотрел и изумленно добавил: — Неужели ты наконец назвала меня папой?
37 — Крякать как утка (Анна)
Должен вам сказать, что мы вовсе не хотим завоевывать никакой Космос. Мы хотим расширить Землю до его границ. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Нам не нужно других миров. Нам нужно зеркало… Мы бьёмся над контактом и никогда не найдём его. Мы в глупом положении человека, рвущегося к цели, которой он боится, которая ему не нужна. Человеку нужен человек!
© «Солярис» Станислав Лем.
Однажды я вошла в лабораторию и увидела, что наш астробиолог Лариса изучает странное серое образование, внешней формой больше всего напоминающее брокколи с очень толстой и низкой ножкой.
— Что это? — спросила я.
— Судя по структуре клеток, это гриб, и что самое удивительное, он пригоден в пищу.
— Откуда ты знаешь?
— Из местного фольклора. Аборигены называют это грибом-подснежником. Благодаря наличию белков-антифризов и глицеринов этот организм способен жить и расти при температуре минус тридцать градусов. То есть фактически под снегом.
— Удивительно! — восхитилась я.
— Да, — согласилась Лариса, рассматривая изъятые из гриба ткани под микроскопом. — Полагаю, благодаря грибам-подснежникам, местная биота и пережила ядерную зиму почти без потерь.
— Но мегафауна вымерла полностью? — решила уточнить я.
— Да, и ее замороженные останки служили кормовой базой для всеядных существ на протяжении всей ядерной зимы. А многие яйцекладущие, судя по всему, на время похолоданий стали живородящими.
— Но как? —
