В молчании мы доели мороженое. Кажется, даже луна в небе затаила дыхание, а звёзды можно было соединить в созвездие Большого Вопросительного Знака.
— Пойдёмте, — вздохнула Анна через пятнадцать минут.
Она будто всё ещё ждала, что ответ вернётся бумерангом, такой же громкий и кристально ясный, как вопрос. И что-то действительно произошло: заверещал сотовый телефон. Звонил Акс. Мы окружили Костю, выставив по уху. Каждому хотелось первым узнавать новости. Или просто немного поднять боевой дух, послушав голос кэпа.
— Как у вас дела? — вещал Акс жизнерадостно. — Я уговорил водителя дать мне померить его фуражку.
— Ты уже накатался?
— Нет! У них закончилось тёмное пиво, и кондуктор побежал в за ним в депо. Там что-то вроде склада. Так что я воспользовался моментом, чтобы позвонить. Что-нибудь нашли?
— Ничего, — сказал Костя.
— А у тебя? — спросила Анна.
— На стойке вырезана надпись на германском. Меня заинтересовало одно из слов, «coma». Кома, она и в Африке кома, да? Словарь всё ещё у вас? Тогда я продиктую остальное!
Марина бешено листала страницы. Найдя нужную, выразительно кивнула Косте, и тот сказал:
— Ты не ошибся. Это «кома». Диктуй дальше.
Он извлёк из кармана своёй лётной куртки ручку и начеркал на полях словаря несколько слов.
— Я перезвоню позже, — сказал на том конце провода Акс. — Мой трамвай отправляется!
Марина переводила:
— «Уходить»… Так, это просто, это — «Город…» это, наверное, какой-то предлог. Это значит «вчера»… а, нет, «завтра». Так, дальше. «Ваш»… «Ваш друг», — её голос становился всё более и более нервным, всё громче шелестели страницы. — «Покинет». А это «Кома».
Мы уставились друг на друга.
— Она хочет сказать, что если мы покинем завтра город, Джагит вернётся, — сказала Анна. — Значит, он болен не так уж и страшно!
— Возможно, она и правда думает, что подвыпившие люди приятнее в общении, — задумчиво сказал Костя.
Все мы избегали рассуждать на тему, кто же всё-таки такая эта она. Всё-таки с Акселем, вечно витающим в облаках и время от времени переходящим на «ты» с неким потусторонним миром, такие рассуждения проходили куда легче.
— Или просто боится, когда нас много, — воинственно сказала Марина.
— Или наш Капитан просто её покорил, — мечтательно произнесла Анна.
— Ты получила ответ на свой вопрос, — сказал я Марине.
Кажется, мы сошлись только в двух вещах. Что город действительно женского пола, и что наши домыслы не такие уж и домыслы.
— Задавай следующий, милая, — сказала Анна.
— Я… — Марина смутилась. — Снова я?
— Конечно, ты. У кого ещё получается так убедительно орать на неизвестное.
— А что спрашивать?
Мы посмотрели на Костю. Тот забрался на скамейку с ногами, уселся на корточки и хмуро разминал пальцы. Будто бы готовил их к фехтованию очередной сигаретой.
— Спроси её, какого хрена?
Ничего лучше в голову нам не пришло. Мара запрокинула голову, как будто хотела поймать ртом орешек, и крикнула:
— Зачем ты это делаешь?
В доме, к которому мы стояли спиной, под самым чердаком распахнулось окно, и кто-то выглянул.
— Что делает? — спросил я.
— Не знаю, — прошептала Мара. — Что-нибудь. Пусть придумает сама.
На этот раз ответ мы получили быстро.
— Лучше бы вам уйти, — сказал человек наверху.
Костя посветил фонариком вверх, но луч запутался в листве деревьев. Да и вряд ли он достал бы до четвёртого этажа.
— Мы вас разбудили? — спросил он.
— Лучше бы вам уйти.
Голос не мужской и не женский. Какой-то усреднённый, будто его, как два вида сыра в одной кастрюле, перемешали ложкой. Свет не горел, и мы могли видеть только открытое окно да движение, которое вполне могло быть колыханием занавески.
Анна сложила рупором руки и сказала:
— Простите!
— Лучше бы вам уехать.
Прошло некоторое время, прежде чем я понял, чем эта фраза отличается от предыдущей, сказанной с точно такой же интонацией. Отличается всего одним словом, но этого различия нам хватило, чтобы напрячься.
Окно там временем так же бесшумно затворилось. У меня сложилось странное чувство, что человек в здании даже не посчитал нужным открыть глаза, чтобы посмотреть на нас. Возможно, он даже не просыпался.
Костя всё ещё светил фонариком вверх.
— Поднимемся?
— И что мы им скажем? — нервно сказала Анна. — Будем светить фонариком в лицо, как гестапо? Идёмте лучше отсюда.
Одной рукой она взяла за руку Костю, другой схватила за рукав меня, и потащила, не разбирая дороги, сквозь вязь городских переулков.
Мы набрели на ночной кинотеатр. Афиши обещали весёлое времяпрепровождение в компании героев из «Назад в будущее», однако заглянув внутрь (место кассирши пустовало и выглядело таким, будто там не сидел никто уже лет двести; даже штрудель в тарелке на столе успел превратиться в кусок гранита; дверь в зал была настежь распахнута), выяснили, что по ночам показывают там исключительно военные мелодрамы.
— Как грустно, — сказала Анна, не отрывая взгляда от экрана. Мы сгрудились у входа в зал. Костя остался курить снаружи, огонёк его сигареты за прозрачной дверью выглядел как путеводный огонёк маяка. Тусклый свет распространялся от настольной лампы на столе кассира, но он выглядел холодным и пустым, как и всё вокруг.
— Ты знаешь этот фильм? — спросила Марина.
— Никого нет. Это грустно.
Фильм и правда смотрели только кресла, да, может, блестящие высоко вверху люстры.
— Эй! — сказал кто-то, и все дружно подпрыгнули.
Рядом со входом, на последнем ряду в самом угловом кресле сидела женщина, которую сразу мы не заметили. Она казалась частью кинофильма: по лицу ползли чёрно-белые отсветы.
— Идите сюда, посидите со мной, — попросила она на хорошем английском.
Мы подошли. На вид женщине было около сорока. Осунувшееся лицо, рубашка в клеточку с закатанными рукавами, вельветовые штаны. И рубашка и штаны в кошачьей шерсти, которая кое-где сбивалась в катышки. На голове, несмотря на крышу и в общем-то тёплую погоду, берет, волосы под ним собраны в солидный пучок. Где-то на вешалке должно быть подходящее по цвету пальто.
От неё пахло алкоголем и кошками.
— Вы же иностранцы, верно? Нечасто здесь таких увидишь… — она прищурилась, разглядывая нас, сгрудившихся между рядами (будто овцы, потерявшиеся в горном ущелье), перевела взгляд на Костю, который заглянул в зал, желая узнать причину суматохи. — Так вы всё-таки не местные? Гости города, надо же! Ну, присаживайтесь.
