— Погиб? — усмехнулся он. — Да я только вчера с ним разговаривал. Он выглядел вполне живым. Горничная замучилась оттирать дом от его грязи.
Агент ещё что-то говорил, но Мира смотрела на то, как смыкаются и размыкаются его губы, а звуков не слышала. В голове пульсировало: живой — живой — живой.
— Но я сама в-видела… — пролепетала она — Ч-червь…
Она схватила Хадара за руки, умоляюще заглянула в глаза:
— Поклянитесь, что не врёте! Пожалуйста!
Он с лёгкой брезгливостью толкнул её в грудь, так что она упала назад, холодно произнёс:
— Не забывайся, мокрозява.
Мира вытерла выступившие слёзы, до боли прикусила губу. А сердце рвалось от ликования: жив! Не из-за меня! Живой!
— Несколько организационных моментов, — сказал Хадар. — Пока тебе не назначен наставник для турнира, ты будешь оставаться в общей камере. Алекса, твоя соперница, уже нашла наставника и переведена в отдельное помещение.
Мира отметила имя белобрысой, робко спросила:
— А где мне взять наставника? Я тут никого не знаю.
Тут же у неё промелькнула мысль, а не для этого ли пришёл Хадар, но она отмела её как слишком невероятную. Мира понимала, что ничего из себя не представляет, чтобы её наставником захотел стать старший агент.
— Можешь попросить кого-нибудь из стражей, — небрежно бросил Хадар. — Либо мы тебе кого-нибудь подыщем.
— А… Что он должен делать наставник?
— Готовить к турниру, это же очевидно, — он поднялся, показывая, что разговор закончен.
Мира хотела спросить, в чём заключается подготовка и когда вообще всё это начнётся, но не решилась. Неожиданно ей вспомнилось, как она подплыла к городу. Стена, прорези узких бойниц высоко над водой, стражники, и неожиданная помощь Найры. В голове снова зазвучал хриплый голос девушки: «Так Гай был её наставником на состязании мокрозяв».
— Господин Хадар! — воскликнула Мира, ещё не осознав до конца, что собирается сделать.
Он уже дошёл до двери и обернулся.
— Я хочу, чтобы моим наставником был Гай!
Сердце трепетало где-то в горле. Мира живо представила, как Хадар передаёт Гаю её просьбу, и у того от изумления лезут глаза лоб.
«Её наставником?!» — переспрашивает лодочник и начинает ржать, хлопая себя по ногам. А потом называет место, куда Мире нужно пойти вместе с её просьбой.
— Пожалуйста, господин Хадар! — пролепетала она дрожащим голосом. — Если можно, скажите ему, что я прошу прощения. Он был прав… Во всём! А я просто идиотка.
Хадар ухмыльнулся и, ничего не сказав, вышел.
…
Вернувшись в камеру, Мира стала объектом повышенного внимания. Лишённые новостей и развлечений, женщины выпытывали малейшие подробности того, как она побывала в карцере. Хадар запретил Мире рассказывать о себе и предстоящем турнире, поэтому она попыталась обойтись кратким: там холод и мрак. Не тут-то было! Нееет, ты расскажи насколько холодно! Как здесь или в зале для кукрения, а, может, как в переходе с первого на второй этаж? И мрак тоже сильно интересовал: полный мрак или что-то видно?
Наконец, женщины полностью удовлетворили любопытство, сообща резюмировали: «ничего интересного!» и отстали. Жизнь вернулась в привычное русло: время от времени кого-то забирали на кукрение. Возвращалась мокрозява в полузабытьи, с блаженной улыбкой на лице. Потом приходила в себя и глухо рыдала: снова здесь!
Кормили три раза в день: на завтрак давали кашу, по виду и вкусу похожую на перловку; на обед пустую баланду и кусок безвкусного хлеба — говорили, его делают из перемолотого цеплюча; на ужин мясо — Мира с удивлением обнаружила, что ее уже не коробит от мысли, что это делается из кошек или мышей. Её вообще уже ни отчего не коробило: ни запахи нечистот, которыми была пропитана камера, ни постоянно трущиеся друг о друга в тесноте и скандалящие женщины. Она ждала, когда же к решетке подойдет Гай и скажет: «Пошли, что ли».
И все изменится. Каждую минуту ждала. Сама себя ругала: «Дурочка! Не может он прийти так быстро!»
И, тем не менее, не отводила глаз от решетки. Отвечала на расспросы мокрозяв, а сама смотрела туда, на кусочек коридора с горящими факелами — не пропустить бы! Но принесли завтрак, обед и ужин, и снова завтрак, и снова обед, и снова ужин, и снова завтрак, а Гай не приходил. Пока Мира с беспощадной отчетливостью не поняла: он не придёт. Как она вообще могла надеяться на то, что Гай захочет с ней разговаривать после того, как она бросила его умирать?!
Дура! Тысячу раз дура!
А если не Гай, то кто? И что с ней будет дальше? Ведь она теперь бесполезна, как мокрозяв. Как сказал пан Тыква: «Отработанный материал».
От страха её прошиб холодный пот. Всё, на что она до сих пор не обращала внимания в камере, нахлынуло и накрыло с головой. Мира почувствовала, как в груди глухо ворчит бешенство на всю эту жизнь. В этот момент к ней наклонилась мадам Олсен. Что-то сказала с неизменно мягкой интонацией, Мира даже не разобрала что именно — в камере стоял привычный бубнёж. Но только то, что к ней обратились и ждут какого-то ответа (в то время, как Гая нет, нет и не будет!), её взбесило. Мира не помнила, что ответила женщине. Кажется, это был просто поток брани. Мира видела напротив растерянное лицо мадам Олсен, её задрожавшие губы, наполненные слезами глаза, и чувствовала злое удовлетворение. Кому-то хуже, чем ей. Хорошо!
Её остановил удар под дых. Кто-то отобрал вонючий воздух, а другого не дал. Она согнулась пополам, судорожно вдохнула раз, другой, закашлялась. Подняв голову, увидела, что над ней стоит мексиканка и кривит толстые губы в злой усмешке.
— Простите… Не знаю, что на меня нашло, — прохрипела Мира.
Мадам Олсен отвернулась.
После этого уже никто её не трогал, ни о чём не спрашивал и в целом не обращал внимания. Будто все в одночасье поняли, что она отработанный материал. Мира прижалась спиной к стене и сидела молча, нет-нет да поглядывая в сторону решётки. Кажется, приносили обед, но она даже не встала, и никто этого не заметил. Получив свои порции, мокрозявы расселись на пол и завели бесконечные, повторяющиеся из раза в раз разговоры. Какая плохая еда, как здесь кормили раньше, вспомнили о неком Вишневском. Про него здесь любили поговорить, он был кем-то вроде Ильи Муромца и Железного человека в одном флаконе. Великий герой, поднявший восстание и непременно победивший бы, если бы не жена, слившая хранителям информацию о готовящемся бунте. Но и тогда Вишневский не растерялся и всех победил, за что был с почестями отпущен на свободу. Женщины пересказывали историю его восстания с упоением, время от времени даже вспыхивали споры, как было на самом деле, хотя в те времена ещё ни одна из них не появилась в Азаре.
А вот про Алексу совсем не вспоминали, словно её не существовало. Мире даже стало немного обидно за противницу.
«Вот так и обо мне забудут», — обречённо думала она.
