Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Так вот, Мэри явился показаться.
Явилась она, значит, показаться-покрасоваться…
Еще поприставал ко мне со своим «как я выгляжу», и всякий раз я заверяла его, что выглядит она очень феменин. Отчаянно хотелось реветь и материться.
На прощание подала ему руку.
Он схватил ее и потянулся целовать, но вовремя спохватился, что делать этого не стоит, – ведь он теперь настоящая женщина. Потряс мою руку и ушел.
Бедная Васанта стояла онемевшая – сильно впечатлилась. Меня это почему-то привело в ярость.
– Ну что, что-о-о?! – заорала я. – Чем тебя так парализовало? Мало ты этого дерьма нажралась в данном заведении?
Придя в себя, она стала с вытаращенными глазами горячо благодарить меня, что успела подать ей знак, а то, увидев его, она бы… «ой, не знаю даже, что б я сделала… Несчастный, несчастный парень… Такой был симпатичный…».
Да ничего бы ты не сделала, балда, подумаешь – фокус, в наш-то век лукавых оборотней и выдающихся достижений генной инженерии.
На другой день Мэри опять позвонил, потребовал меня к телефону, чтобы спросить еще разок – ну как, все-таки, как она сейчас выглядит? И я лучезарным голосом терпеливо заверила его, идиота, кретина, осла безмозглого! – что выглядит она очень женственно и элегантно, и… да пошел ты к черту, калека, калека, калека! (это уже мысленно, повесив трубку) – раз и навсегда послала его по старинному, добровольно им утерянному адресу…
* * *
…Сегодня посреди рабочего дня в салон заявился Мэри. Мне показалось, что он (она?) немного похорошел(а). Пришел за красной помадой. Тот же дикий парик, те же потертые джинсы, но появились сережки белые, под жемчуг. Голос, впрочем, прежний, вполне густой баритон. Ни черта не понимаю – как там действуют эти гормональные препараты! Вот руки, крупные и мужские, были красными, как клешни у рака. Видимо, пытался убрать волосы лазером.
К счастью, и Наргис, и Васанта занимались клиентами, а то бы слетелись на эту картинку – поглазеть на переделка-недоделка. Мне было тошно так, как если б вдруг я увидела, что калека, который до сих пор передвигался сам, хоть и с палочкой или костылем, вдруг навеки пересел в инвалидное кресло. Но я изо всех сил старалась быть «найс, найс, найс», черт побери!
– Я тебя порадую, Галин, май дарлинг, – сказал он. – Ты будешь просто счастлива услышать, что я устроился волонтером в магазин подарков.
– О, это прекрасно! – ответила я, улыбаясь как ненормальная. Все было кончено с этим несчастным придурком. Все было кончено!
Сегодня он походил на неприкаянную еврейскую кобылу средних лет, которая изо всех сил старается выглядеть женственно и привлекательно в своей последней надежде на замужество. Кстати, его грудь увеличилась за это время раза в два. Меня даже подмывало спросить, как за такой короткий срок ему удалось отрастить такие аппетитные сиськи. Потом сообразила, что, скорее всего, это протез. Здесь такого барахла в магазинах навалом. Он купил красную помаду и тут же, подойдя к зеркалу, накрасил губы. Для его ортодоксального вида эта помада была слишком яркой, но я не стала делать ему замечаний, только сережки похвалила. Хотелось, чтобы он уже свалил отсюда навеки, дабы никто из нормальных клиентов не заподозрил, что мы с ним знакомы.
Наконец, он собрался уходить.
– А как там Генри? – спросила я в спину.
Он мгновенно вернулся, рухнул в кресло, вытянув вперед свои длинные ноги совсем не женским манером.
– О, Генри – замечательно! – воскликнул он. – Генри счастлив, что я так чудесно выгляжу и что наконец наш дом озарен присутствием настоящей женщины.
Клянусь тебе, он так и сказал: «озарен» и «настоящей женщины». Я почувствовала странную дурноту и сказала:
– Ну, прости, что задержала… Ты, вероятно, торопишься.
– Да, я тороплюсь – к нему, моему Генри! – и вскочил. – Хорошо, что напомнила: Клара ведь совсем не может управляться с кислородным аппаратом.
– А что, – спросила я, – Генри полностью перешел на принудительную вентиляцию?
– О да. – Он задумался на мгновение и спросил с озабоченным видом: – Но ведь это не помешает нам прокатиться на воздушном шаре? Генри очень надеется.
Понимаешь, этот наивный подросток, кажется, не понимал, что его брату жить осталось всего ничего. Ну, а я просвещать его на эту тему не собиралась.
В общем, погарцевал он передо мной еще минут пять, на прощание протянул руку и пожал. А через час позвонил, передал привет от Генри и принялся вновь допрашивать меня, вытягивая душу: как он все же, на мой взгляд, выглядит? И вновь я его заверила, что каждый раз, как я его вижу, он выглядит все лучше и лучше. Все женственней и элегантней.
– Ты так ко мне добра! – взрыднул он и со словами «Год блесс ю!»[3] повесил трубку.
И я вспомнила, что, выйдя из салона и проходя мимо наших витрин, он украдкой смотрел на меня, пытаясь захватить врасплох: не смеюсь ли над ним. А я совсем не смеялась, мне выть хотелось от жалости и от странной злости на себя. Но я сохраняла вполне прохладное выражение лица…
* * *
В общем, недели две назад, когда последняя клиентка у меня задержалась до девяти вечера, я в салоне осталась одна – это часто случается. Все девочки давно по домам отправились – им-то есть к кому спешить, – а я так даже люблю эту тишину, вечерние огни за окном и освещенный свой кабинет, пустой от клиентов. Как обычно, сделала кассу, переоделась, выключила свет… Выхожу, запираю дверь и чуть не спотыкаюсь о какого-то бродягу на ступенях.
Наклонилась, вгляделась в него и просто окоченела: Мэри. Сидел на ступенях, сгорбившись, тихо качался. И несло от него густым запахом немытого тела, пота, мочи, какой-то мокрой селедки… И был он без парика, без сережек – и без груди! Был таким, каким я его впервые увидела. И раздетым – в такую-то холодрыгу! Я потрясла его за плечо, спросила:
– Мэри, ты что, Мэри? Что с тобой?
Он не отвечал, сидел, трясся, раскачивался.
Я подхватила его под мышки и потянула со ступеней. Но он обвисал в моих руках и валился опять, как-то странно подскуливая. Я понять не могла, что с ним: накуренный ли он, пьяный ли, больной… или просто не ел несколько дней? И куда его везти сейчас – к нему домой? В приемный покой какого-нибудь госпиталя? Или вызвать амбуланс и отправить в психушку?
Трясу его за плечи, повторяю как заведенная:
– Что с тобой? Что случилось? Мэри?!
Наконец он выдавил:
– Генри умер… И лежит там… И я не могу вернуться уже много дней…
После чего горько зарыдал, как ребенок, затряс головой и сидел так на холодных ступенях, раскачиваясь, обхватив руками колени.
А я стояла над ним, не зная, как подступиться. Вот оно что. Вот, значит, что случилось… Ну, конечно: только ребенок и мог настолько растеряться перед лицом давно ожидаемой смерти.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
