— Я, действительно, жду-не дождусь наследника, но не в меньшей степени я жду тебя, Мариэтта.
Смутившись, она отвела взор.
— Так пусть в таком случае это будет тихая, скромная свадьба в Санта Мария делла Пиета.
— Как ты пожелаешь. Закажи все, что сочтешь необходимым, и пусть все счета отошлют ко мне. Полагаю, что мы сможем обвенчаться через шесть недель.
— Мне бы хотелось пригласить Филиппо и Элену Челано в качестве жеста доброй воли.
— Это невозможно! Филиппо Челано никогда не пойдет на это, да и твоя дружба с его женой раз и навсегда должна прекратиться.
Мариэтта быстро взглянула на него.
— Но мы же можем послать хотя бы приглашение, а примут они его или нет — их дело.
Доменико понизил голос, хотя гондольер, затянувший одну из своих бесконечных серенад, не мог их слышать, тем более, что шторки фельце были предусмотрительно задернуты.
— Последний жест доброй воли, как ты выражаешься, предпринятый кем-то из моей не очень крупной родни, был предпринят, если не ошибаюсь, лет сорок назад, и результатом его стала кровавая стычка с трагическим исходом, причем как для нашей стороны, так и для Челано. Так что оставь свои попытки добиться примирения, Мариэтта. Если ты станешь вмешиваться в вендетту или по неведению продолжишь отношения с женой Челано, то на тебя неизбежно ляжет ответственность за смерть других.
— Но это же жестоко!
— Жестокость всегда пышным цветом цвела в Венеции и сейчас продолжает. Когда я был мальчиком, мне нередко приходилось видеть, как погибали заключенные в железных клетках. Нет никаких сомнений в том, что сейчас камеры пыток уже не так забиты жертвами, как прежде, но ведь не закрыли же их! И бывает, что преступника, совершившего жестокое преступление, убийство, например, подвешивают за большие пальцы ног между тех самых, ставших знаменитыми, темно-розовых колонн во Дворце дожей. Тебе никогда не приходилось слышать, как они вопят?
— Хватит! Не говори больше ни слова об этом! — Отвернувшись, она закрыла глаза, но Доменико, схватив ее за запястья, силой повернул к себе.
— Я нажил себе десятки врагов, пытаясь отменить такие наказания и придать огласке случаи взяточничества, если с таковыми сталкивался. Так что здесь, в этом городе, есть кому наброситься на меня при случае, и это не только Челано. Поэтому, ради всего святого, Мариэтта, не вмешивайся ни во что и постарайся это уяснить себе сейчас, поскольку все это серьезно. Пусть все остается так, как есть, и пойми, что совершить добро — значит совершить его, несмотря на то, что все вокруг может казаться тебе беспросветным, как ночь. Может быть, еще придет такой день, когда все будет так, как мы этого хотим, но пока наш дож — просто гедонист с гипертрофированной терпимостью. Он склонен закрывать глаза на очень многое. И это тогда, когда море подтачивает наш город, обрекая его на упадок. Конечно, город еще может выжить, но необходимо вернуть ему его былую силу духа — это жизненно необходимо. Я, да и другие вместе со мной, отдаем все силы, чтобы отдалить этот конец, но мы вынуждены таиться от всех, впрочем, тайны ведь всегда являлись источником жизненной силы Венеции, и этот ореол таинственности должен сохраниться.
Мариэтта, одновременно и растроганная, и взволнованная его уверенностью в правоте своего дела, тем не менее обеспокоилась, что ему угрожает опасность. Конечно, если для этого потребовалось бы прекратить общение с Эленой, она бы не раздумывая пошла на такую жертву. Во всяком случае, они могли бы общаться скрытно через свою систему тайных знаков. Она сумеет поддержать Элену, не подвергая риску Доменико и не открывая подруге ничего такого, что та по своей неопытности могла бы упомянуть, и что стало бы достоянием ушей их врагов.
— Обещаю, что никогда не подведу тебя, Доменико, — заверила его Мариэтта, впервые обратившись к нему по имени.
— Значит, Мариэтта, мы на пороге новых начал, разве не так? — заключил он, печально улыбнувшись.
— Да, это так, — согласилась она. Странное дело, но этот не очень продолжительный разговор связал ее с ним неразрывными узами, причем гораздо более прочными, чем любое объяснение в любви. Мариэтта была; очень рада, что он смог довериться ей. Это наполняло ее надеждой, что в будущем он сможет опереться на нее в своих тайных замыслах и, благодаря ей, обретет наследника, который станет продолжателем его дела. А самое нежное, что Доменико сказал ей за все время из знакомства, это пожелание учить собственных детей пению и музыке.
— Сейчас пришло время надеть тебе на палец кольцо в знак того, что мы с тобой помолвлены, Мариэтта.
С этими словами он извлек из кармана роскошного сюртука изумительной красоты золотое кольцо с изумрудом и легко надел его на палец Мариэтте. Разглядев камень, она поняла, что его выбор основывался на сходстве ее глаз с изумрудом, хотя Доменико ни словом не обмолвился об этом.
— Какая красота, Доменико! — прошептала восхищенная Мариэтта.
В ответ он обнял ее и поцеловал с прежней страстью. Его ладонь легла ей на грудь, и сквозь тонкий атлас он ощутил округлость ее груди. Доменико внезапно понял, что как бы ни повернулась судьба, он на всю жизнь останется верным и любимым спутником жизни для этой женщины, которую сейчас желал так страстно.
Они причалили у оперы, и свет бесчисленных уличных фонарей отражался золотом в глянцево-черных водах канала. Гондольер Торризи, пробравшись среди множества других гондол и лодок, доставил своих пассажиров к самым ступенькам, ведущим ко входу в оперный театр. В фойе шел настоящий праздник красок — одеяния из шелка, атласа, высокие напудренные прически дам, увенчанные плюмажами, украшенные цветами и лентами, мелькали повсюду. Из ложи — собственности Торризи, — находившейся в третьем из шести ярусов изгибавшегося подковой небольшого, но вместительного зала, Мариэтта имела возможность хорошо видеть и происходящее на сцене, и публику. Трепетали веера, люди обменивались многозначительными взглядами, в проходах толпились желавшие поприветствовать друг друга знакомые, даже если кто-то находился слишком далеко, ему отвешивались церемонные поклоны. Каждая ложа имела ярко-красные портьеры, и блеск драгоценных камней в свете свечей делал их похожими на сказочные пещеры, выходившие в одну большую пещеру, бывшую залом.
Мариэтта с удовольствием безраздельно отдалась восхищению, которого давно ждала ее душа. Блестящими от волнения и восторга глазами она рассматривала публику и богато украшенный зал — самый крупный из шести оперных театров Венеции, и она с полным правом могла считать, что ей повезло оказаться здесь впервые.
— Я так рада, что ты привел меня сюда, — с жаром заявила она Доменико. — Никогда еще мне не выпадало счастья побывать в опере в Венеции.
— Разве? — Краем глаза Доменико стал замечать, что ложа их становится объектом пристального внимания публики — Мариэтту знали все, но она, казалось, просто еще не была способна это осознать. Доменико мысленно поблагодарил себя за то, что не позабыл выставить у входа в ложу лакея с поручением не допускать к ним никого, кроме Антонио Торризи, который должен был прибыть сюда чуть позже. Ничего страшного, у друзей и знакомых еще будет достаточно времени, чтобы выразить им свои восторги и поздравления и после свадьбы, а пока им лучше побыть вдвоем.
