Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138
– Угур… – Дорожкин посмотрел на выстраивающихся за телегой женщин, но Женю опять не разглядел и только кивнул довольным незапланированным облегчением дедам, которые прилаживали на телегу крышку. – Вопрос у меня есть. Ты где продукты закупаешь? В Москву ездишь?
– Нет, редко, – замотал головой турок. – Далеко, да и хлопотно. Надо оказии ждать. Баранину, свинину, спаси аллах, говядину беру в деревне. А вино, минералку, гастрономию разную, баранки опять же, все в Москве. Но не сам. Заказываю в администрации. Быстро доставляют. И по тем ценам, что мне нужны. А я уж только получать хожу. И когда в Москву езжу, тоже только набираю товар, а доставляют уж ребятки из администрации. Павлик в основном. Все по-честному. Но я редко сам езжу, зачем? Да и заведение оставлять…
– И где получаешь? – поинтересовался Дорожкин.
– Так в ангаре на колхозном рынке, – пожал плечами Угур. – Там все получают. И одежду, и еду, и книги, и учебники, и мебель – все. Да и если что отвезти надо, тоже туда везут. Скатерти там с фабрики или еще что. А там уж Павлик подгоняет фуру и все устраивает. А вот Борька Тюрин деревяшки свои, если их надо куда отправить, уже на пилораму тащит. Но там-то, наверное, так же все устроено.
– И все на одной фуре? – спросил Дорожкин.
– Не знаю, – выпятил губу турок. – Может, на автобусе. У них еще вроде и «газель» есть. Или не одна? Так мне какая разница? Ты когда письмо получаешь, разве спрашиваешь, на какой машине его привезли?
– Да это я так, – снова оглянулся Дорожкин. – Мало ли, вдруг захочу что-нибудь от матушки сюда привезти.
– Так это к Павлику, – посоветовал Угур. – Там не знаю, кто в администрации за это отвечает, но лучше напрямую к Павлику. Ну я побегу, а то даже шашлычную пришлось закрыть, Адольфыч ругается, если кто расписание не соблюдает. Спасибо тебе, выручил!
Турок поклонился, сложив ладони у подбородка, и побежал к шашлычной. Урнов хлестанул лошадку вожжами, и она потащила телегу со двора. Мария Колыванова лежала в гробу спокойно, направив длинный прямой нос в мутное ноябрьское небо, и Дорожкину казалось, что никакой телеграфистки и не было, а была восковая кукла, которая заменяла ее на почте, запуская спрятанную внутри шарманку: «Интернетчик заболел, заболел интернетчик», и вот пришло время, завод кончился, и везут куклу на свалку.
– Здравствуйте.
Женя вынырнула ниоткуда, поймала Дорожкина за локоть.
– Спасибо, а то никого не могла найти, народ не любит мертвяков.
– Так то мертвяков, – прошептал Дорожкин, которого накрыла жаркая волна, и покосился на девушку. Она шла рядом, кутаясь в темный платок, подняв воротник обычного, до колен пуховика.
– Да. – Она по-будничному отнеслась к словам Дорожкина. – Объяснять просто ничего не хотелось.
– Вы давно здесь?
Телега с гробом поравнялась с башней гробовщика. Урнов на ходу спрыгнул, подхватил ремни, свистнул, сунув в рот два пальца, и тут же из дверей башни выбежала смешная троица – коренастый кудрявый парень с озабоченным выражением лица, еще один паренек помладше и пошкодливее на вид и девчонка лет четырнадцати. Все трое напоминали лицами отца, разве только кудрявый своим обликом отчасти подсказывал, что в увеличении семейства Урновых принимала участие и мать. Кудрявый подхватил поводья и пошел рядом с телегой, а оставшиеся двое заняли место отца, где тут же начали толкаться и щипать друг друга, не обращая внимания, что везут на телеге мертвого человека.
– Не очень. – Она говорила негромко, словно боялась, что ее услышат. Дорожкин оглянулся. Народ понемногу начал рассасываться, и уже на улице Бабеля за телегой шли всего лишь с десяток женщин, да какой-то мужик маячил у башни гробовщика. Деды, кажется, завернули вслед за турком к шашлычной. – Я жила с отцом далеко отсюда. Когда он умер, стала наведываться сюда, к матери. Потом и ее не стало, а я вот осталась. А на самом деле даже и не осталась. Я тут… наездами. Где-то даже урывками… Хотя пыталась зацепиться, вот устраивалась в детский сад, помогала на почте, еще пыталась работать… в разных местах…
Она посмотрела на Дорожкина так, словно именно он должен был дать ей ответ, давно ли она здесь и здесь ли она.
– А вы?
– Просто позвали на работу, – осторожно пожал плечами Дорожкин, боясь, что ее рука соскользнет с локтя.
– А что вы умеете? – Она не сводила с него глаз.
– Ничего, – прошептал он вовсе чуть слышно. – Был обычным логистом, менеджером. В Москве работал, снимал квартиру. Но потерял работу, тут и подвернулся Адольфыч. Позвал меня в Кузьминск.
– Что вы умеете? – Она ждала ответа на свой вопрос.
– Ничего особенного, – усмехнулся Дорожкин. – Сначала нимб какой-то разглядел в метро над головой одной женщины, а потом выяснилось, что какие-то магические щелчки на меня не действуют. И все. И вот я здесь. А вы?
– Подождите.
Телега, которой кудрявый отпрыск гробовщика управлял не в пример резвее, чем его отец, поравнялась с церковью. У ограды стоял отец Василий и издали крестил процессию. Дорожкин оглянулся. Кроме него и Жени, за телегой уже никого не было. Несколько женщин торопливо заворачивали вдалеке на улицу Мертвых. Да фигура мужика оставалась все там же, на перекрестке.
– Стой, шалава! – закричал кудрявый и придержал лошадь.
Тут же двое младших Урновых подхватили крышку, накрыли гроб и резво застучали молотками. Впереди, в сотне метров, вздымалась овитая засохшим хмелем арка кладбищенских ворот. На снегу валялись какие-то пакеты и пустые пластиковые бутылки. У тронутых ржавчиной створок стояли четверо даже издали кажущихся неопрятными мужиков.
– Вот. – Женя зашелестела купюрами. – Четыре тысячи рублей. Передайте. Я не могу туда подходить. Прошу вас.
Дорожкин кивнул, взял купюры. Кудрявый словно ждал этого. Свистнул, согнал с телеги сестру и брата, начал понукать лошадь. Заскрипели оглобли, лошадь захрапела и, неуклюже переступая, стала медленно разворачиваться. Дорожкин пошел к воротам, но чем он ближе подходил к ним, тем тяжелее давались ему шаги. Он даже посмотрел на ноги, но на них были все те же кроссовки, и мерзлый камень под ногами был тем же самым камнем, что и во всем городе.
– Что ползешь, быстрее давай, – раздался от ворот хриплый голос.
Дорожкин похолодел. Четверо у ворот могли бы напоминать московских бомжей, которые нет-нет да попадались на глаза всякому, кто иногда бывал на вокзалах или, к примеру, спускался в переходы под московскими площадями, но эти четверо были не просто грязными и запущенными. Они были лежалыми. Всех четверых с одной стороны покрывала пыль и прилипшие листья, а с другой пятна сырости и как будто даже комья земли. И лица их, опухшие, заросшие щетиной, с просинью, тоже были лежалыми, перекашиваясь на одну сторону. Дорожкин невольно втянул воздух, но запаха мертвечины не почувствовал, и здесь пахло мятой.
– Чай с мятой – никогда больше, – пробормотал Дорожкин, когда ворота заскрипели, створки пошли внутрь, подгребая ворох листвы, и мужики остановились по сторонам от входа.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138
