Дайнуолд грустно посмотрел на нее:
— Это не только моя вина. Ты хотела меня и получила, будь проклята моя мужская слабость. У тебя болит между ног и не в порядке с головой. Ты ребенок, Филиппа, по крайней мере у тебя мозги ребенка. — Он немного помолчал и хмуро добавил:
— Ты мне приснилась… так, пустые сны, а потом ты оказалась рядом. Ты протянула ко мне руку, и мне захотелось овладеть тобою.
Застегнув перевязь, он повернулся и ушел, не сказав больше ни слова и не оглянувшись.
— Ну, — громко сказала Филиппа, медленно поднимаясь на ноги, — раз это произошло, он точно женится на мне.
У нее из головы не выходило изумленное лицо Дайнуолда, когда девятилетний мальчик потребовал, чтобы он выполнил свой долг. Сказать по правде, ее это удивило не меньше, чем самого Дайнуолда.
Эдмунд, по-видимому, не возражал, чтобы она стала его мачехой. Значит, так и будет. Она слегка сжала больную руку и принялась осторожно массировать ее. Боль постоянно напоминала о себе, но была уже не такой острой. Филиппа оглядела себя и печально вздохнула. Ее единственное некогда красивое желтое платье было безнадежно испорчено. Но девушка так привыкла к простой одежде, почти тряпью, что не слишком долго предавалась сожалениям.
Из-за деревьев выпрыгнул Круки. Физиономия его сияла.
— Милость Божья снизошла на вас, хозяйка, — торжественно произнес он и отвесил поклон. — Я услышал от приятеля, что вы скоро выйдете замуж за хозяина. Ну и отлично. Я знал, что похоть лишит его рассудка, — так и случилось. Странно, что она обуяла его так внезапно, к тому же в лесу, когда вы ранены, но, может, как раз это и подтолкнуло его. Мне кажется, хозяин любит вас, хоть и ругает чаще, чем хвалит вашу красоту. Отец Крамдл скажет прекрасные слова в вашу честь. — Он помолчал и добавил:
— Да, все будет отлично.
Круки снова поклонился и ушел, а Филиппа осталась одна на маленькой поляне между деревьями.
Круки говорил так, словно хотел убедить самого себя, подумала девушка. Что ж, может, Дайнуолд не любит ее, но сейчас это не имело для Филиппы значения. Ее печалило лишь то, что она бесприданница и у нее нет ни монетки, а единственная одежда — лишь та, что подарила ей леди Кассия. Как только они с Дайнуолдом поженятся, она пошлет отцу письмо. И тому некуда будет деться — придется прислать все ее вещи. Филиппа мало что знала о брачных контрактах, приданом и тому подобном, но, похоже, у нее никакого приданого и не будет. К тому же лорд Генри явно не собирался устанавливать родственный союз с де Фортенберри.
Впрочем, это ее мало заботило. Бошам остался для нее где-то в прошлой жизни. Это у другой девочки были слуги, исполнявшие все ее прихоти, и десятки платьев. У той девочки была мать, которая не любила ее, и сестра, постоянно придиравшаяся к ней. Все: и приятное, и неприятное, — ушло навсегда.
Сент-Эрт. Ей нравилось произносить это слово и ощущать, как все в ней отзывается на этот звук. Сент-Эрт станет ее домом, а Дайнуолд — ее мужем. Пусть отец ревет от ярости, пока не зашатается Бошам, ей все равно! Вальтер сказал, что лорду Генри нужны деньги. Она не верила этому ни минуты; выбросив все мысли из головы, Филиппа утешила себя тем, что даже такая отвратительная жаба, как де Бриджпорт, не захочет брать в жены женщину, с которой переспал другой мужчина. Улыбнувшись, девушка принялась напевать что-то бессвязное и стала готовиться к возвращению домой.
Улыбка не померкла на ее лице даже тогда, когда она увидела всех людей Дайнуолда. Они уже знали, что Филиппа станет леди Сент-Эрт, и прекратятся грязные пересуды о том, что хозяин хочет овладеть девственницей. Теперь он будет спать с ней на законных основаниях. Филиппа улыбалась до тех пор, пока, усевшись на коня впереди Дайнуолда, не тронулась в путь. Она сидела прямо, стараясь не поворачиваться. Не то чтобы ей не хотелось видеть лицо Дайнуолда, просто всякий раз, когда она пыталась это сделать, боевой конь Филбо дергался и приседал и каждый толчок болью отдавался в раненой руке. Время тянулось медленно; рука нестерпимо ныла, и Филиппа начала легонько постанывать.
— Еще раз заорешь, и я скину тебя с лошади. Боже правый, я больше не могу. Что тебе еще надо?
— Я не ору, — ответила Филиппа и от боли закусила кулак.
Тогда что ты делаешь? Соревнуешься с Круки? Сейчас ты мне скажешь, что у тебя опять болит рука.
— Да, болит. А еще твоей лошади не нравится, сколько я вешу.
Дайнуолд фыркнул и посмотрел на подрагивающие уши Филбо.
— Это правда, ты увесистая девица и весьма объемная. Не бойся, Филбо тебя не укусит; я думаю, даже он рад, что ты станешь моей женой, так что хватит жаловаться. Ты хотела меня и получила. Или ты мечтаешь услышать стихи в честь твоей красоты? Вот, должно быть, почему ты стонешь. Она покачала головой.
Теперь уже слишком поздно ухаживать за тобой. Ты станешь моей женой раньше, чем успеешь поздравить себя с успешным завершением своего коварного плана, но я покажу тебе, кто настоящий хозяин Сент-Эрта. Я буду делать с тобой все, что захочу, и никто не посмеет мне перечить!
— Ты всегда делал со мной все, что хотел.
Это была правда, но Дайнуолд промолчал. Его настроение портилось с каждой минутой.
— Да, я женюсь на тебе, но не из-за твоего благородного происхождения или большого тела, на которое ты напялила то, что прислала леди Кассия. Твой чертов папаша скорее всего припрется в Сент-Эрт, потребует мою голову за оскорбление семьи де Бошам. Ты будешь кричать и браниться, а он осадит замок и затем…
— Успокойся! — крикнула Филиппа.
Дайнуолд от неожиданности замолчал, потом усмехнулся ей в затылок. Ему захотелось провести рукой по ее буйно вьющимся волосам, но он удержался, ожидая, не скажет ли Филиппа что-нибудь еще. Она сказала, и довольно громко:
— Я никогда не кричала, никогда, до тех пор пока не встретила тебя, злосчастный мошенник! Ты наглый, самоуверенный петух!
— Да, — сказал он и крепче сжал ее руками, — но ты хочешь в постель к этому петуху, так что не стоит так браниться на него. Или тебе больше хочется быть моей любовницей, чем женой? А может, ты предпочитаешь остаться служанкой?
Она выдернула руку и заехала ему локтем в живот. Филбо захрапел и присел на задние ноги. Дайнуолд сгреб Филиппу, прижал к себе и зашелся таким смехом, что чуть не свалился вместе с ней с лошади и усидел лишь потому, что подскакавший к ним Нортберт толкнул его в бок, помогая сохранить равновесие.
— Осторожнее, хозяин, — сказал Нортберт. — Хозяйка не совсем здорова. Вы ведь не хотите, чтобы у нее открылась рана.
— Она в голову раненная, — ответил Дайнуолд и, наклонившись к самому ее уху, прошептал:
— и между ног. Глубокая рана между нежными, красивыми ногами, куда я снова войду сегодня ночью. Подумай об этом, девка.
Филиппе смертельно захотелось снова ткнуть его в живот; она сдержалась лишь потому, что, если бы сделала это, оба они наверняка свалились бы на землю.
