полуночной поляной, освещенноймильонным цветом белых маргариток.Написано в четырнадцать лет на тетради в зеленой обложке. Что скажешь, Кларита?
Она смотрела на небо, в котором что-то происходило, совсем низко, почти у земли. «Хоть бы птица какая-нибудь, чайка, что ли, – подумала она. – И луны сегодня нет». Она увидела, что Андрес уходит, словно желая оставить их наедине. На углу Бушара он закурил сигарету, огонек спички высветил его профиль, склонившийся над сложенными корабликом ладонями.
– Tout le monde a bel, – сказал Хуан. – A bel et bien disparu[103]. Как далеко отсюда маркополо, старуха.
– И экзамен, – сказала Клара тоненьким, в ниточку, голосом. – Смотри-ка вон туда, как разрастается.
– Да, и со стороны Кордовы тоже.
– Как будто музыка ищет тонику. Лови.
– Как будто перчатка, один за другим, принимает пальцы руки. Получай.
Они обнялись, крепко, смятенно, почти как сама ночь —
– Я потею, – сказал Хуан. – Следовательно, существую. Я писал стихи.
– А я все училась и училась, – сказала Клара. – И убила человека, который все курит и курит.
– Андреса? – сказал Хуан. – Абеля?
– Абель жив. Абель бродит где-то здесь.
– Не знаю, – сказал Хуан. – Мне кажется, что Абель – как город, нечто такое, что a bel et bien disparu. Значит, Андреса?
– Да, – сказала Клара. – Я его убила, но мы этого не знали.
– Убивать – не есть предмет познания. Посмотри туда, на площадь.
– Вижу, – сказала Клара. – Дерево на пригорочке, омбу.
– Ты не можешь его видеть.
– Свет поднимается над ним. Он был как омбу, маленький и веселый. Чего он хочет?
– Ничего, – сказал мужчина, чуть было не столкнувшись с ними. Он крутанул назад, нетвердым шагом, словно колеблясь, прошел немного по улице, решительно свернул к «First and Last» и скрылся. Воротник пиджака у него был поднят, как будто —
– А теперь гораздо ближе, – сказал Хуан, указывая в направлении улицы Леандро Алема.
– Да, – сказала Клара. – И я думаю, еще немного и —
– Вон там, где копают фундамент.
– Да, там.
– Бедняга репортер, – сказал Хуан. – Как он заснул.
– Он очень добрый, репортер.
– Бедняга. И Андрес —
– Бедняга Андрес, – сказала Клара. – Бедняжка.
Калимано услыхал свист, поставил стакан на стойку и быстро вышел. Он увидел Андреса: тот смотрел в сторону центра, и на его лице лежал отсвет красноватого зарева. Дальше, почти на углу, силуэт обнявшихся Клары и Хуана походил на ствол без ветвей, жалкий обрубок.
– Порядок, – сказал Андрес. – Готовьтесь, мы едем. – И он не торопясь направился туда, где стояли Клара с Хуаном, ощущая на ходу только что появившийся во рту вкус – вкус копоти, проглоченной с воздухом. «Вкус пепла, – подумалось ему. – Прекрасные слова, голубка в ковчеге. Последним звуком на земле, наверное, будет слово – возможно, личное местоимение».
– Тронулись, – сказал он, упруго наклоняясь вперед и беря их обоих под руку; они не сопротивлялись.
– Пошли, – сказал Хуан. – Какая разница.
– Осторожно, провод, – сказал Андрес. – Моя школьная учительница всегда говорила, что электричество – зловредный ток.
– Куда мы идем? – сказала Клара, и ее рука потянула назад. – Сперва объясни мне, почему —