Книга Ольф. Книга вторая - Петр Ингвин

Проснулся от счастливой неги. Тело пело и плясало. В сочном потягивании я раскинул руки… и они что-то задели. Окнам полетел нервный приказ открыться, и тут вспомнилось все. И увиделось, если так можно сказать.

Приткнувшись ко мне спиной, Челеста умиротворенно посапывала. Когда только перебраться успела. Корабль меня не будил — угрозы не было.

А тело мое, напомню, не только пело, но и плясало. Потворствовать инстинктам я не собирался, потому дотянулся до халата и прикрыл девушку. Пусть спит. Сон — лучшее лекарство. Надеюсь, с ней все в порядке, и она снова девушка, а не капризный малыш. Когда это подтвердится, мы вместе порадуемся. И — вновь здравствуй, мир, прощай, угрюмое трезвомыслие! Раскрасим унылость во все цвета радуги, пусть, даже если не хочет, выглядит радостно! А там и до глубинных перемен недалеко, главное — начать. В общем, всем счастья и чашечку кофе, а желающим — шампанского! Аминь! Аллилуйя! А также полундра, отдать швартовы и свистать всех наверх!

Челеста сонно скинула халат:

— Нон вольо!*

*(Не хочу!)

Вторая и третья попытки прошли с тем же успехом. Попутно меня обозвали кем-то. И… не узнали.

Надежды рухнули. Я вылез из будуара.

Челеста выползла из постели только к завтраку, когда я уже громко чавкал, нарочно стремясь разбудить. Изумленно уставившись на пищевые щупальца, она долго играла с ними, прежде чем съесть. Халат, шорты, юбка и платье вновь были с негодованием отвергнуты. Она даже белья надеть на себя не позволила.

Корабль хорошо лечил тело, но не голову. То ли не умел, то ли не хотел. У меня с медициной пути вообще параллельные, каждый шел своей дорогой, а пересекался лишь в неотложных случаях. Как лечить Челесту, я не знал.

Может, она все вспомнит, если попадет в места, где случалось хорошее?

Мы полетели к пингвинам. Мимо проносились облака, это вызывало у спутницы не просто детский, а какой-то животный восторг. Я, наблюдавший с капитанского места, казался ей грозным посторонним дядей вроде тех, кем мамаши пугают отпрысков: «Будет плохо себя вести — отдам этому дяде!»

Антарктика встретила суровостью и мраком. Плотной стеной валил снег, завывала вьюга, в отношении которой моя подопечная проявила искреннее любопытство.

— Коза?*

*(Что это там?)

Со словом «коза» обычно связан вопрос, скорее всего, меня спрашивают про снег. Если девушка забыла столько всего, то про снег подавно.

— Кусачие белые мухи, — объяснил я с грустью.

Как грудничку на руках у матери. Ее бы на ручки, да сисю в рот. Количество оставшихся включенными извилин показывало, что моя юнга (в отношении девушки, думаю, в этом роде говорить позволительно) недалеко ушла от указанного состояния, но находившееся передо мной недоразумение обладало собственными сисями. Это рвало мозг. На расстоянии протянутой руки — живая женщина в самом соку, а толку?!

Челеста прыгала от одной части панорамы к другой, пытаясь заглянуть за край. Ликованию и вопросам не было конца.

Пингвинов пришлось искать. До побережья, где они обитали, бушевавшая неподалеку вьюга не дошла. Сквозь мутную пелену светило солнце, это радовало, иначе как объяснить большой глупышке, что на электросварку смотреть нельзя? А ярко-яростное ядерное солнце на искряшем снегу будет хлеще сварки, поскольку сразу везде. Возможно, корабль вылечит слепоту, но лучше не доводить.

— Делициа дель анима миа! — Челеста увидела неповоротливых (на суше) птиц почти перед носом, поскольку я подвел корабль впритык. Пингвины на невидимого соседа внимания не обращали, а если видели, то хорошо скрывали. — Андьямо?*

*(Какая прелесть! Пойдем?)

Она собралась тут же выскочить к ним голышом.

Мой запрещающий взмах замер по дороге. Может, шок от холода вправит мозги? Если простудится, корабль вылечит. Рискнуть?

Хуже не будет, а шансами разбрасываться нельзя.

— Давай, раз уж приспичило.

На всякий случай корабль сдвинулся от засеянного черным белого поля — метров на сто от крайнего живого столбика. Это возмутило девушку, она вырвалась в открывшийся проем наверстывать…

Словно кулак в нос прилетел. Ее ноги по колено провалились в хрустнувший наст, тельце скорчилось, глаза превратились в нечто не от мира сего. Рот открылся, оттуда вылетело облачко, кожа пошла пупырышками и обрела паровую ауру. Будто душа улетала в рай.

Первыми словами были:

— Ке белецца!*

*(Какая красота)

Интонация сразу сменилась. Вытягиваемые из белой массы ноги по инерции сделали пару шагов вперед, выполняя начальное желание хозяйки. Каждый шаг давался с трудом, ступню пришлось задирать выше пояса, и только безмерное любопытство не дало сдаться сразу же.

Злой мороз добил рецепторы, власть в недоумевающе замершем организме перехватил инстинкт самосохранения.

— Фа фреддо!* — завопила Челеста, начисто забыв о пингвинах.

*(Холодно!)

Очнулась? Если нет, то можно подсобить и усугубить. Я тоже выскочил в чем был, и вместо объятий помощи, в которых бедолага мечтала оказаться, для усиления эффекта она получила снежком в лоб. Челеста скуксилась, собираясь реветь, но слезы выморозились, это ужаснуло еще больше. Тянувшиеся ко мне руки опустились. Взгляд заставил бы любого взрослого застрелиться на месте. К счастью, у меня имелся мотив жить дальше. Сквозь сыпучую колючесть я пробурился как можно ближе, повалил девушку и принялся натирать ледяным крошевом — до воплей, до стонов и хриплого кашля от заполонившего легкие мороза. Объект испытаний брыкался, осваиваемые мной места извивались, а зубы старались укусить — но не могли сделать это одновременно с криками.

Один из ударов коленом достиг цели. Под животом у меня будто что-то взорвалось, я скрючился. Девушка бросилась бежать. Ну, как бежать. Насколько позволял снежный покров.

— Аютами!*

*(Помогите)