Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Этот человек не был цыганом! Он был совсем другим. Почему он маскировался так под чужую жизнь, зачем он это делал?
Второй важный момент – мальчишка Рыжак, самое доверенное лицо Мишки Няги! Тот не был цыганом! А мог ли он взять к себе в приближенные человека другой крови и так ему доверять? Таня никогда о таком не слышала.
Одесса всегда была многонациональным городом. Здесь существовали бок о бок люди разных взглядов, национальностей и религий. И Таня точно так же, как и все жители, знала, что есть народы, которым очень свойственна кастовость, поддержка только своих. Такими были кавказцы, азиаты и цыгане. Эти народы выживали, держась друг за друга, и никогда не доверяли чужим.
Таня вспомнила свою подругу с Молдаванки Ирку. Однажды эта девушка, в попытках вырваться с Дерибасовской, со дна, стала жить со старым узбеком, держащим забегаловку для босяков в районе Привоза. Это был старый сгорбленный скупердяй, без двух пальцев на левой руке, в свои 52 года выглядящий на все 70. Он варил очень вкусный плов, но бизнес его шел все хуже и хуже, он разорялся все больше и больше, и от этого просто зверел. А все потому, что он был обременен просто невероятным количеством всевозможных родственников и друзей. Он неделями пропадал в селе, празднуя крестины четырехюродных внучатых братьев троюродной тети, плавно переходящие в похороны престарелого дедушки по линии троюродной тети второй отцовской жены. Бесконечная толпа злых людей наполняла его дом, и каждый самый дальний родственник был важнее бедной Иры, которая не смела даже повысить на него голос.
Он хвалился своей добротой на каждом углу, но заставлял несчастную девочку в мороз торговать лепешками на заснеженном перекрестке, так и не купив ей обещанные сапоги. Когда же у старого сапога отвалилась подошва, он посоветовал ей подложить старые газеты.
Племянникам троюродной тети, родственникам четырехюродного брата и десятерым внучатым братьям по линии двоюродного второго дедушки он накрывал роскошный стол, за который никогда не приглашал эту девочку, говоря, что готовит еду только для родных. Когда она попала в больницу, он даже не пришел ее навестить, потому что к нему приехали племянники дяди из соседнего аула, и надо было проводить время с ними. На день рождения Ирки, о котором он совершенно забыл, он уехал в село на неделю отмечать очередные крестины – именины – поминки. Но при этом он не забывал измываться над ней в постели, доводя до физического истощения мелочными замечаниями, придирками и диким сексуальным аппетитом, который отбирал у несчастной заложницы мнимого светлого будущего последние силы.
В конце концов она сбежала от него, прихватив свой нехитрый скарб. И долго еще старый узбек проклинал эту Иру на всех углах, по пятницам осыпая особыми проклятиями на ступеньках мечети, с яростью потрясая старой сучковатой палкой, которой не раз прохаживался по ее спине. Таня помнила, как утешали несчастную всем двором и как говорили о том, что народы с кастовостью всегда опасны для окружающих и особенно для женщин-одесситок, которые привыкли к уважению и свободе.
И вот цыган приблизил к себе украинца Рыжака? Ну нет, этого просто быть не могло! Означало только одно – национальность этого человека была такой же мнимой, как и украденное им имя.
И, наконец, лошадка. Тонкая статуэтка, оценить которую мог только человек с художественным вкусом. Эта лошадка была воспоминанием, она много значила для него. Могло ли быть таким воспоминание цыгана?
Он лгал. Лгал во всем – от национальности до имени. Тане вполне понятна была позиция Котовского, который приблизил к себе этого человека ради памяти покойного друга. Но кого именно он приблизил?
Погруженная в свои мысли, Таня вздрогнула от громких голосов, которые привлекли ее внимание.
– Цветочки! Кому цветы…
По Горсаду семенила старуха с большой корзиной ярких желтых цветов – они всегда появлялись в Одессе летом, но Таня не знала их названия. Это была та самая старуха, которая на военном параде называла Котовского по имени, Гришенькой!
Не веря в свою удачу, Таня помчалась к ней, на ходу впихнув в сумочку конверт с запиской на гербовой бумаге, оставившей такой страшный след в ее душе.
Час спустя они сидели в кабачке на углу Преображенской и Греческой. Старуха жадно ела пирожки с мясом, а Таня все подливала ей пиво.
– Он видеть меня не захотел! – На глаза старухи наворачивались слезы. – И это он, мой Гришенька! Я же вынянчила его как родного!
– Вы были его няней? Когда? – допрашивала Таня.
– Я была старой няней, служила поначалу в усадьбе купца Бершадова, деточек его нянчила, в Кишиневе. А потом уж в Одессу переехала, – шамкала с набитым ртом старуха.
– Няня в семье купца Бершадова… – запоминала Таня, – а Гришеньку нянчила когда?
– Так потом и Гришеньку нянчила, – вздыхала старуха, – характерный он был… Ох, какой характерный! Ни одного такого ребенка у меня не было! А этот такой. Все по нему должно было быть сделано. Вот как скажет – и все тут! И лошадей страсть как любил! Все дети как дети, а этот без лошадей жить не мог. Гнедок у него был.
– Гнедок? – не поняла Таня.
– Жеребенок народился, хорошенький такой. Так он сам не ел, а ему таскал со стола сахарные пряники, Гришенька мой… – вздыхала старуха.
– А когда же вы расстались с Гришенькой? – Таня все еще не могла ухватить хронологию событий, мысли старухи перескакивали с одного на другое, и она все не могла в них разобраться.
– Мне плохо в Одессе жить, торговать приходится, – вздыхала старуха, – а в Кишинев не вернуться уже, да и денег нет…
– Когда вы ушли от купца Бершадова и стали нянчить Котовского? – Таня спросила в лоб.
– Убили купца Бершадова и всю его семью, – сказала старуха, – только прислуга и выжила. Прислугу они не тронули, аспиды… Как земля только таких носит… Купца, и деток его, и лошадей… всех… конюшню спалили… страшная ночь… – Старуха начала плакать.
Таня не выдержала. Она бросилась на улицу, нашла газетный киоск, купила газету, на передовице которой красовалась фотография Котовского.
– Это он, Гришенька? – Таня ткнула в фотографию пальцем. Старуха вскинула на нее непонимающие глаза.
Глава 23
В Кишиневе. Николай Димчар. Убийство семьи купца Бершадова. Таня узнает правду
Поезд полз медленно, но в этот раз не останавливался возле каждого столба. Все было совсем не так, как в военные годы. В вагоне было не много людей. Таня заняла место у окна. Прислонившись разгоряченным лбом к прохладному стеклу, она обдумывала рассказ няни.
Страшная тайна, услышанная от нее, обжигала ей грудь. И у Тани мучительно ныло сердце. Что делать с этой тайной, она не знала, так же, как пока не до конца понимала ее смысл. Но остановиться на полпути она не могла.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
