Книга Пленница гарема - Джанет Уолч

— Думаю, ты прав. Но только представь, как они обрадуются, увидевшись со своими семьями.

— Я так не думаю. Большая часть семей начнет стыдиться дочерей.

— Стыдиться, — повторил один попугай.

— Они подумают, что девушки потерпели неудачу при дворе, раз их отослали назад, — сказал я, не обращая внимания на птицу.

— Они могли бы жить здесь, в Стамбуле.

— Одни? — спросил я. — Нет, я не могу в это поверить. Если хотите отпустить рабынь на свободу, то надо обязательно выдать их замуж. Найдется множество пашей, которые только и думают о том, как получить в жены девушку из дворца.

— Ты прав, Тюльпан. Пожалуйста, займись этим сразу после того, как мы вернемся в Топкапу. Сегодня вечером мы сделаем объявление по этому поводу. Десять девушек получат свободу.

— Это замечательно, — сказал я. — Разумеется, все остальные начнут им завидовать.

— Им нечего беспокоиться, — ответила Накшидиль с печалью в голосе и покачала головой. — Сегодня мне лучше, но болезнь вынуждает меня больше думать о собственной жизни или, точнее, о том, как ее закончить. Тюльпан, когда я умру — а я знаю, что жить мне осталось недолго, — я хочу, чтобы все мои девушки стали свободными. Прошу тебя, обещай, что ты позаботишься о том, чтобы тех, кто захочет оставить дворец, выдали замуж за хороших мужчин.

— Обещаю, — сказал я и помахал рукой дружелюбной обезьяне. Та помахала мне в ответ и широко улыбнулась.

Я видел, что Накшидиль устала, и предложил найти место, где растет трава, и присесть. Евнухи расстелили ковер и разложили подушки. Я подозвал малышку и улыбнулся, взглянув на нее: этот ребенок, к удивлению, был почти точной копией Накшидиль. У нее был вздернутый носик отца и купидоновы губы матери. Она запрыгнула на одеяло бабушки и свернулась рядом с ней.

— Ах, Пересту, — сказала Накшидиль, обнимая девочку. — Ты знаешь, почему у тебя такое имя?

Трехлетняя девчушка уставилась на нее непонимающими глазами.

— Так звали мою хорошую подругу, и мне захотелось, чтобы память о ней жила в тебе. Дружба очень важна, — говорила Накшидиль, прижав девочку к себе. — Когда станешь взрослой, ты поймешь, что кругом мало людей, на которых можно положиться. Обязательно дорожи ими и люби их. — Накшидиль взглянула на меня и улыбнулась.

Девочка кивнула, не совсем поняв смысла сказанного, но знала, что должна прислушиваться к словам бабушки. Тут она вырвалась и убежала поиграть с одним из чернокожих евнухов.

Накшидиль снова обратилась ко мне:

— Всякий раз, думая о Пересту, я понимаю, сколь важно, чтобы между девушками царил мир. Тюльпан, обещай мне проследить, чтобы среди наложниц и жен султана не появилось новой Айши.

Я обещал ей сделать все, что будет в моих силах. Но как же нам положить конец интригам во дворце? Всякий раз, когда в гареме появлялась новая девушка, или наложницу приглашали к султану, или рождался ребенок, снова начинались интриги.

Вскоре после нашей поездки в Бешикташ у Махмуда родилась вторая девочка, но мы все же не теряли надежды на появление сына. Хотя здоровье Накшидиль не улучшалось, она время от времени гуляла в парке, принимала жен важных сановников, приходивших во дворец, пока дворцовые музыканты играли сочинения Моцарта, Баха и Селима. Как и прежде, она одевалась красиво, сама выбирала себе одежду, по-разному набрасывала шали, связывала вместе пояса, пользуясь тканями, цветами и драгоценностями так же, как художник кистями и цветовыми гаммами.

Сердце Накшидиль постепенно сдавало, она смирилась и слегла. Дворцовый лекарь пробовал лечить ее средствами из трав, но тщетно. Из Перы вызвали венецианского и греческого врачей, но они уже почти ничем не смогли помочь. Я не расставался с ней, она совсем ослабла, но ей очень хотелось беседовать и жить. Я сидел у ее постели во дворце в Бешикташе, Накшидиль жадно слушала мои сплетни и сама пыталась улаживать дела в гареме. Иногда мы вспоминали прошлое, время, когда правил Селим, ее кузину Розу, янычар и улемов.

— Тюльпан, что бы ты ни предпринимал, пожалуйста, следи за тем, чтобы никто не использовал религию как средство распоряжаться другими, — говорила она. — Каждый должен иметь право молиться так, как ему того хочется.

Накшидиль в изнеможении откинулась на подушки и закрыла глаза. Когда она открыла их снова, я предложил ей немного воды. Она медленно отпила глоток, поставила стакан и украдкой посмотрела на стопку книг, лежавшую на ее столе.

— Я откладываю деньги, чтобы ты мог приобретать книги на Большом базаре, — задумчиво произнесла она. — Я хочу оставить после себя библиотеку, состоящую из западных книг. И любая девушка, у кого возникнет желание почитать эти книги, будет иметь на то право.

Я обещал выполнить ее просьбу. Накшидиль желала, чтобы я оставался рядом с ней. Мне было больно смотреть на нее. Во всем гареме только она относилась ко мне с любовью, она единственная обращалась со мной как с равным себе человеческим существом. Мне было невыносимо видеть, как она страдает: я полюбил ее всем сердцем.

Накшидиль слабела с каждым месяцем, и однажды вечером, когда к ней пришел сын, она выразила желание увидеться с католическим священником. Будучи добрым человеком, султан выполнил ее просьбу.

— Святой отец, как это ни печально, вы знаете, что несколько часов назад она умерла. Завтра мне возглавлять похоронную процессию Накшидиль, валиде-султана, и, хотя я буду очень горевать, знаю, что ничто уже не вернет ее.

Надеюсь, вы понимаете, отец. Она была доброй женщиной. Стычка с Айшой… За то, что случилось, я беру всю ответственность на себя.

Священник обнял евнуха.

— Не волнуйтесь, — ответил он. — Тюльпан, вы добрый человек. Накшидиль уже прощена за все свои грехи.

При этих словах главный чернокожий евнух встал и надел на себя накидку.

— Спасибо, отец, — сказал он. — Я прощаюсь с вами, но знайте, что я всегда буду благодарен вам за то, что вы дали мне возможность вспомнить своего друга.