Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
– Легко! Если стать маммонитом.
– Мамонтом? – Что-то я плохо соображаю. – В каком смысле?
– Маммонитом. Вот я, например, маммонит. Тебе когда-нибудь предлагали контракт с куратором?
– Да, было такое, – киваю я.
– Ну вот, а маммонитом быть гораздо лучше. У тебя не будет совсем-совсем никаких обязанностей, и тебе ничего не будут запрещать, зато тебе будет помогать Маммона. Сможешь делать такие открытки, какие никогда не смогла бы ни с одним контрактом.
– Ты имеешь в виду, что для меня перестанет иметь значение Кодекс? – догадываюсь я.
Девица хитро улыбается, но не отвечает на мой вопрос. Она продолжает свою мысль:
– А если ты сумеешь заполучить мнемопад, то тебе и открытки не понадобятся.
– Что такое мнемопад? Что такое Маммона?
– Я тебе потом все расскажу. Сначала ты должна стать маммонитом.
В слове «Маммона» есть что-то неудержимо привлекательное, как в слове «каникулы» в детстве. Девица улавливает эту мысль, потому что вдруг поясняет:
– С мнемопадом ты забудешь о том, что в мире существует что-либо мало-мальски неприятное. Вот ты сейчас небось выходишь на улицу – и тебе сразу что-нибудь да не нравится, что-нибудь да раздражает. А с мнемопадом ничего такого не будет, представляешь? С мнемопадом ты всегда в раю.
Лицо девицы розовеет, и теперь она кажется мне симпатичной. И в растрепанных волосах тоже есть что-то эдакое, стильное. Может быть, я, как всегда, просто не слежу за модой?
– А что для этого нужно? – спрашиваю я.
– Очень просто. Возьми мнеморик и включи его. – Она протягивает мне кругляшок.
Осторожно беру штуковину и разглядываю хитроумное устройство из винтиков и шестеренок в одной ее части и причудливую бронзовую спираль – в другой.
– А потом я смогу отказаться? Если мне это не понравится?
Она улыбается и говорит:
– Просто переключи вот этот рычажок.
Я протягиваю руку, но что-то в последний момент останавливает меня. Кому-то я обещала, что буду почаще с ним советоваться, особенно если происходит что-нибудь из ряда вон выходящее. Магрин, он всегда так заботился обо мне. Эмиль, как больно, как стыдно… Как хочется забыть о нем, будто и не было его никогда.
Беру мнеморик и передвигаю рычажок, но не отпускаю его. Мы становимся одним целым: я и маленький прибор, я и бронзовый переключатель. Щелчок отражается в моем сознании с опозданием, как гром следует за молнией.
Шестеренки чуть заметно раздвигаются в стороны, и в мнеморик втягивается яркий луч. Я не знаю, как это объяснить, но свет не исходит из мнеморика, а устремляется внутрь вопреки всем законам физики. Эта штуковина – как фонарик, который работает наоборот. Я вижу, как крохотные пылинки неспешно движутся сверху вниз, будто затянутые слабеньким пылесосом, чтобы исчезнуть между шестеренками. И так же, сверху вниз, рожденный из ниоткуда, втягивается свет. Следом оживает бронзовая спираль, и в нее тоже начинают устремляться лучи – парадоксально темные лучи, ожившая концентрированная тень, антисвет. Сюрреалистическая картина завораживает так, что я забываю дышать. Свет и антисвет сплетаются, смешиваются воедино, будто сахар растворяется в чае, и вот уж вокруг мнеморика дрожит плотное разнородное поле.
Меня качает. Я закрываю глаза и чувствую, как сквозь меня течет река. Она освобождает меня от всего, что накопилось во мне за двадцать четыре года моей жизни. События прокручиваются в обратном порядке. Боль в глазах Магрина, его сутулая спина, надежда в словах Лилианы, «ты принадлежишь ему», хорьки в шапочках, история про Лидусю, тот парень, которого я должна была заметить раньше, – все это утекает сквозь мою ладонь в небытие, очищает меня, словно я стою под душем, покрытая коркой грязи, и с каждой секундой грязь растворяется слой за слоем, освобождая голую кожу. Вслед за этим уходят и другие воспоминания: наши уроки у Надежды Петровны, шуточки Ильи с дверью в моей визитке, первые самостоятельные заказы, первая страница альбома и знакомство с Надеждой Петровной, мама, которая жарит тосты и пишет книгу, и волшебное место, где небо в желто-серых тучах встречается с морем, где темная вода отзывается сотнями крохотных вихрей на прикосновение одного-единственного солнечного луча, и где мое тело откликается фейерверком ощущений на прикосновение чутких рук Эмиля, и его бесконечно внимательный взгляд, и моя самая первая открытка, с ластиком и цветком, мое секретное оружие против офисных барракуд. На фотопленке моей жизни один за другим затемняются кадры, словно ее проявляют наоборот. Утекают в отверстие между шестеренками унылые офисные будни, презрительные насмешки коллег, счастливые дни работы в отделе упаковки, а вслед за ними – студенческие романтические вечера у костра, и детские праздники, и качели, уносящиеся к самому небу, и клоун, который распоряжается ими, как ему в голову взбредет, унося из Африки к белым медведям, и женщина, которая дарит маленькой девочке волшебные ножницы. Слой за слоем, кадр за кадром, год за годом – все мешается в кучу, всю мою жизнь затягивает в водоворот, и я уже не знаю, рада я этому или нет.
С каждым новым слоем мне становится легче. Наконец, наступает такой момент, когда мне кажется, что я свободна. Ничего больше не хочу и ничего не боюсь. И в этом суть самой свободы, ее вкус – отсутствие желаний, ее запах – это когда нечего бояться.
Я смотрю на лицо девицы передо мной и вижу в нем нетерпение, словно она подарила мне подарок и ждет, когда я вскрою упаковку.
– Можешь убрать руку, – подсказывает она.
Я не тороплюсь. Все еще держусь за крохотный бронзовый рычажок. Роюсь в себе отчаянно, как умирающий от голода бездомный – в мусорном бачке. Мне кажется, что я – лифт, я уехала на самый верхний этаж, и незнакомый волшебник подарил мне возможность пробить крышу и улететь в небо, чтобы начать там новую, другую, жизнь. Но на самом дне шахты все еще есть что-то, что меня держит и мучает и что еще не ушло. У меня осталось одно-единственное желание. Только теперь я понимаю, что оно живет во мне очень давно.
Я все-таки хочу понять. Я хочу докопаться.
С чего все началось? Почему именно я? Во всем ли виновата Надежда Петровна, которая однажды на выставке нашла маленькую девочку и подарила ей ножницы v.s. скрапбукера, подарила только для того, чтобы они не достались ее дочери?
Почему у меня такая специализация? Почему я обречена раскрывать то, что люди тщательно оберегают от чужих глаз?
Все тайное становится явным. Помню, в детстве я читала рассказ, который так и назывался: «Тайное становится явным», и он приводил меня в ужас. Я боялась, что родители узнают о том, что трачу карманные деньги не на конфеты и мороженое, а покупаю сосиски дворовым собакам, и что вместо нелюбимого сдвоенного урока физкультуры бегаю с подружками в кино. А однажды я подарила незнакомой девочке дорогую куклу, которую мне привезли из Германии. Мне кукла не очень нравилась, а девочка пришла от нее в восторг. Я тогда соврала, что забыла куклу на детской площадке, и она пропала. В моей семье не было принято разбрасываться дорогими вещами. Может быть, все началось тогда, с того рассказа и с моего маленького детского вранья? Я никак не могла вспомнить, что было сначала – я начала врать родителям или мне подарили ножницы.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
