Но, ах, как тяжко приходилось им в первые месяцы! Когда они еще не успели открыть для себя богатства этой страны. Им сильно недоставало мяса и муки, не хватало одежды и постельного белья, фитилей для ламп, промасленной бумаги для окон в домах, которые они строили. Они не были готовы к таким трудностям, но их воля была сильнее пронизывающих ветров и жестоких холодов. Они решили никогда не возвращаться ни в Англию, ни в Голландию. Они твердо намеревались сделать эту землю своей, создать новую свободную страну.
Во вторую зиму новоселы поняли, что первая зима была сравнительно мягкой и что Господь спас их. Ведь если бы первая зима была столь же сурова, как и вторая, все новоселы бы погибли.
Да, им было что порассказать и на отсутствие внимания слушателей не приходилось жаловаться. Они рассказывали про большой праздник. День Благодарения, когда губернатор Брэдфорд положил устраивать пир. В этот праздник люди собираются, чтобы всем миром торжественно возблагодарить Всемогущего за то, что он помог им вынести жестокие испытания. Губернатор Брэдфорд послал мужчин в лес подстрелить птиц, и праздник продолжался целых три дня.
Пуритане улыбались, вспоминая это событие.
На праздник пришел Массасойт, вождь индейцев, который стал другом белым поселенцам, благодаря дипломатии капитана Стэндиша и, возможно, благодаря пушкам. Индейцы плясали и пели, и все были шокированы, ведь англичане собрались на торжественный праздник в честь Всемогущего Господа, а эти варвары, дикари, затеяли ритуальные пляски в честь своих богов. Лица у них были раскрашены, тела обнажены. Но все надеялись, что Господь поймет, ведь индейцы были гостями и англичанам пришлось проявить гостеприимство, хотя пляски этих полуголых людей никак не вязались с их торжественным настроением.
Но вот угощение для приезжих было готово. Бобы со свининой и птицей были просто объедение. Поев и выпив эля и джина, они разделились на группы и снова принялись рассказывать. Но теперь они говорили большей частью не о новой стране, а о доме за океаном, с которым почти все они распрощались навсегда.
И все же они приехали в прекрасную страну, хотя и продолжали думать о доме. Здесь были в изобилии омары, моллюски, лангусты, не считая трески и кефали. Но как часто они мечтали о сочном красном бифштексе и добром английском эле! Ностальгия походила на болезнь. Одних она мучила сильнее, чем других. А некоторые просто умирали от меланхолии, тоскуя по зеленым английским лугам.
Тамар была полна энтузиазма. Ей хотелось жить среди этих храбрых мужчин и женщин. Она представляла себе город, состоящий не из одной улицы с маленькими домишками, огородами и садиками, а настоящий город, где царят дружба и свобода, где нет места жестокости… грубости. Да, свобода… что может быть важнее? Свобода жить, как ты хочешь, думать, как хочешь…
Спать они вернулись на корабль, поскольку в сеттльменте для всех трудно было найти место.
По дороге к кораблю Бартли сказал:
— Смелое начинание! Но не для нас.
— Почему?
— Неверующие не могут жить рядом с пуританами.
— Любой может надеяться на свободу, — ответила она, — почему нам не стать пуританами?
— Ты знаешь, что мы никогда не станем ими.
— Они прекрасные люди. Вообрази, каково было им, когда они прибыли сюда и увидели дикий край, пустынный, песчаный берег, о который бьются волны, пологий склон холма — удобное место, где можно построить город, лес, где скрываются дикари, море, кишащее рыбой… Хотела бы я быть с ними в тот момент!
— Что с тобой? — спросил он. — Ты меняешься день ото дня. Ты забыла ночь, когда мы думали, что на нас нападут испанцы? Ты обещала тогда, что мы будем вместе. Что ты расстанешься с мужем и вернешься ко мне. Теперь, когда его не стало, все складывается легче для нас. Теперь он нам не помеха.
— Нет, помеха.
— Ты говоришь загадками.
— Он умер, и это я убила его.
— Ты… убила его?
Волнуясь, Тамар рассказала ему все, что случилось в ночь накануне смерти Хьюмилити.
Бартли саркастически усмехнулся и сказал, что это лишь ее воображение.
— Он покончил с собой? Какая нелепость! Он убил себя, потому что у него не хватило смелости жить.
— Это я убила его, — упорно твердила она. — Почти у берега земли, о которой он мечтал.
— Ты обманываешь себя. Как обычно, эмоции мешают тебе видеть истинное положение вещей. Ты думаешь сердцем… а не разумом. Откуда ты могла знать, что он может решиться на такой шаг? Почему он сделал это? Потому что у него не хватило смелости жить. Он во всем видел грех, даже там, где греха вовсе не было. Не думай более о нем. Он был слабым человеком. Если Бог не дал ему попасть в эту страну, значит, он был недостоин этого. Эта страна для храбрых людей.
— Я чувствую камень у себя на шее. Я убила его и должна расплачиваться за этот грех. И не смогу обрести счастье, покуда не сделаю это. Сегодня я слушала рассказы этих людей и поняла, что должна остаться здесь, должна попытаться выполнить работу Хьюмилити и тем облегчить свою совесть.
Он сердито посмотрел на нее:
— Я не узнаю тебя. А что будет с нами? Что будет с нашей жизнью, о которой мы мечтали, которой собирались насладиться, если не попадем в лапы испанцев? Почему теперь, когда путь свободен, ты воздвигаешь новые препятствия?
— Я уже не так глупа, как в юности. Я уже не та Тамар, которая была готова решиться на все ради возлюбленного.
Он обнял ее и мрачно сказал:
— Я скоро все изменю.
Но Тамар твердо стояла на своем:
— Прошу тебя, оставь меня на время. Я хочу все обдумать. Мне трудно разобраться в своих чувствах. В этот момент я вижу лишь его бледное, страдающее лицо, его печальный взгляд. Слышу лишь свой собственный голос, говорящий ему грубые, жестокие слова. Они вонзались ему в сердце, как удары ножа. И я убила ими его.
В порыве гнева Бартли молча повернулся и ушел.
Она вернулась в свою комнату и заперлась; ей казалось, что там витает душа Хьюмилити Брауна. Она лежала, ворочаясь с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть.
Тамар задремала лишь на рассвете, и ей приснилось, будто в каюту вошел Хьюмилити, с его мокрого мрачного одеяния капала вода, мокрые пряди волос обрамляли смертельно бледное лицо.
— Ты можешь искупить свой грех лишь благочестивой жизнью, — сказал он.
Ранним утром к ней в каюту вошел Ричард:
— Я помешал тебе, Тамар? — спросил он.
— Нет.
— Но у тебя усталый вид. Видно, ты плохо спала. Я и сам почти не спал. Вчерашний день я запомню на всю жизнь.
— Я тоже, — сказала она.
— Тамар, ты будешь здесь счастлива.
Она покачала головой, но он этого не заметил. Казалось, его взгляд был устремлен куда-то вперед, в будущее.
