Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Сергей Васильевич допил пиво и заказал еще кружку: надо было как-то скоротать время. Потом достал пачку сигарет и принялся хлопать себя по карманам. Через несколько секунд хозяин уже стоял рядом с зажигалкой в руке. Горин жестом придвинул пачку к нему – «Угощайтесь!» – и вновь задумался, рассеянно глотая дым.
Высоченные и громоздкие, словно шкаф, напольные часы, стоявшие неподалеку от стойки, пробили четыре раза. Не успел стихнуть бой – даже не бой, а какой-то непонятный звук, похожий на стон, висящий в воздухе после каждого удара, – распахнулась дверь, и в небольшом сумрачном зальчике пивной появился новый гость: щеголеватый болгарский офицер.
Горин невольно отметил: форма яркая, красочная. Везде, где только можно, красный кант – на воротнике, рукавах, шароварах…
– Вы позволите? – Офицер стоял возле столика Горина.
– Прошу. – Горин кивнул на место против себя. Он сидел один, поэтому усесться можно было и рядышком. Но ему хотелось, чтобы новый посетитель оказался спиной к остальным. Да и разговаривать так было сподручнее!
Офицер положил фуражку на скамью, ловко откинул в сторону шашку, висевшую слева, и непринужденно устроился за столом, попросив хозяина принести чашечку кофе. В Берлине сорок третьего года, кроме пива, можно было купить без карточек только суррогатный кофе.
«Ишь ты…. – одобрительно подумал Горин. – Хорошо держится. А раньше говорил, и в мундире ему неудобно, и шашка по ноге лупит, и «своих» различить не может: все кажутся одинаковыми – что в первом Софийском Его Высочества князя Александра полку, к которому сам был приписан, что, скажем, в девятом пехотном Пловдивском Ее Царского Высочества Принцессы Клементины… Теперь, видно, разобрался!»
Да, Диме здорово помог в этом новый член группы, приятель Шварца еще по Болгарии, Милко Иорданов, получивший в Центре псевдоним «Палестинец». Он не только достал форму и все нужные документы, но не отстал от Варгасова, пока тот не почувствовал себя хотя бы на пятьдесят процентов болгарином. «Раз мать у него все же русская, то некоторый акцент вполне допустим», – успокоился наконец Милко.
Завязался легкий застольный разговор – о том, о сем…
Хозяин сначала прислушивался: интересно, что общего у болгарина и власовского офицера? Только то, что оба служат фюреру? А потом, убедившись, что разговор, который легко было контролировать, так как велся он, естественно, на немецком, вполне безобидный, бдительный кабатчик переключился на других посетителей.
Вот тогда-то Дима сумел передать Горину крошечный клочок папиросной бумаги – «привет» Центру от Шварца, Фохта, Иорданова – и договориться кое о чем на будущее…
Идя на эту встречу, Сергей Васильевич волновался больше обычного: каким он найдет Варгасова, сумел ли тот взять себя в рук после всего, что узнал о Максиме Фридриховиче?
О том, что Кесслер погиб, Диме сказал Шварц, которому, крайне сложными путями, удалось все узнать. Но, как это случилось, Дима не знал.
А Горин знал, и даже сделал попытку скрыть от Варгасова подробности: зачем человека лишний раз травмировать? Но Дима не отставал от Сергея Васильевича. Тому не оставалось ничего другого, как рассказать все, что знал.
…С Максимом Фридриховичем возились довольно долго: вкрадчиво расспрашивали, дружески уговаривали, давали подумать и взвесить. Но тот стоял на своем: ничего не знаю, никого не знаю… А потом, когда у Лоллинга лопнуло терпение и он сделал знак своему помощнику, тот ударил Кесслера. В ту же секунду Максим Фридрихович умер от разрыва сердца.
Хорошо, что был вечер, что они шли с Димой по темному Тиргартену, по «Аллее кукол», как прозвали берлинские остряки «Аллею побед», что свидетелями Диминого горя были лишь полководцы да князья, курфюрсты да императоры, взгромоздившиеся на пьедесталы и каменно молчавшие…
Сергея Васильевича Варгасов не стеснялся. Он сдирал кулаками слезы с лица и все время повторял одно и то же: «Я знал… Я это знал! Знал, что именно так будет…»
– «Зе рест – из сайленс…»
– Что? – не понял Дима: он был сам не свой.
– Это последние слова Гамлета: «Конец – молчание…» Или: «Дальнейшее – молчание…», что точнее. Но суть – одна!
Как больно было Сергею Васильевичу признаться, что Кесслеру ничем нельзя было помочь. Нелепое стечение обстоятельств! Того, кто мог бы что-то сделать, не оказалось на месте…
Варгасов не удивился, не спросил, что это за человек, почему так вышло… Прекрасно понимал, что не один работает в Берлине. И раз Сергей Васильевич не сводит их, значит, так надо. Но очень уж было горько за Максима Фридриховича! Не выручила его на этот раз волшебная птица Симорг… И закурить напоследок не дали, сволочи!
Сегодня Варгасов – спокойный, донельзя аккуратный…
Значит, можно будет кое-что поручить его группе… Пусть проверят и по своим линиям… А то Горин уже две недели в Берлине, но особых новостей у него пока нет. Стоило ли так рисковать? А риск был немалый.
…С документами Василия Кондрашова, власовского офицера (тот попал в советский плен), Горина сбросили с парашютом неподалеку от Берлина.
При приземлении он здорово подвернул ногу. Это было совсем некстати, потому что требовалось действовать четко и быстро: быстро зарыть парашют, быстро покинуть реденькую рощицу, в которой он очутился… Но с ногой, распухающей на глазах, не очень-то ловко все выходило. А рядом шоссе, по которому без конца сновал самый различный транспорт…
Только Горин высунулся на него, чтобы попросить подвезти, как тотчас юркнул назад: какой-то офицер, не выходя из своей машины, распекал двух мотоциклистов.
– Прохлаждаетесь, дьявол вас возьми! – разорялся офицер. – У немецких солдат земля горит под ногами, а они тут бездельничают! На фронт захотелось? Или в кацет?
Мотоциклистам не хотелось ни в бой, ни в концлагерь, поэтому их как ветром сдуло.
Горин добрался до Берлина довольно скоро: помогала форма власовского офицера и, как ни странно, больная нога – все думали, что человек только с передовой.
Василий Кондрашов, с которым Горина познакомили перед переброской, действительно был на передовой и служил вместе со своим двоюродным братом, неким Алексеевым, командиром одного из власовских батальонов.
Когда их окружили и надежды прорваться уже не оставалось, тот вызвал к себе Кондрашова и передал ему «батальонную кассу». «Хоть ты уцелеешь… – сказал Алексеев брату. – Мне все равно конец: если брошу людей – немцы прикончат, если не брошу – большевики»…
Слегка прихрамывая и опираясь на массивную, с удобной ручкой палку, которой он разжился по дороге, Сергей Васильевич довольно спокойно входил во власовский штаб. Кондрашова здесь, как ему было известно, никто не знал, зато в бумажнике лежала прощальная записка, написанная Алексеевым полковнику Федосову, с которым тот был знаком и которого просил позаботиться о брате.
Полковника на месте не оказалось – выехал на фронт, и, после некоторого колебания, Горин решил пойти к его заместителю.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
