Глава тридцать восьмая
ТРУБКА НА ДВОИХ
Камиль принимает трубку, которую слуга Исмаила-ходжи только что наполнил ароматным табаком, вытягивает ноги и откидывается на подушках дивана, стоящего в кабинете ученого. Утро довольно прохладное, и он основательно продрог, пока добрался сюда. Теперь ему приятно держать в губах теплый мундштук. Ходжа курит наргиле с длинным шнурком, держа в тонких пальцах янтарный мундштук. Джемаль проверяет наличие угля наверху склянки розового цвета. Исмаил-ходжа затягивается, угольки светятся, дым пузырится в остывающей жидкости и по трубке поступает в рот ученого. Лицо под тюрбаном спокойно, только глаза покраснели от усталости и взгляд выражает тревогу.
— Вы узнали что-нибудь новое, судья Камиль? — спрашивает он тихим голосом. — Полицейские сообщили вчера ночью, что они арестовали Хамзу, и хотели, чтобы я написал заявление о его буйном поведении. — Взгляд ходжи останавливается на дверном проеме. — Разумеется, я отказался. — И зло добавляет: — Представить себе не могу, откуда им известно, что происходит в моем доме.
— Я навестил Хамзу в тюрьме по дороге сюда сегодня утром, — говорит Камиль. — Он обвиняется в убийстве двух англичанок.
— Что? Какая нелепость!
— Хамза признается в том, что злоупотребил вашим гостеприимством прошлой ночью, однако отрицает свою причастность к убийствам. Должен признаться, его арест удивил меня. Полицейские утверждают, будто у них есть доказательства того, что Хамза встречался с Ханной в павильоне вашего сада в ту ночь, когда ее убили. — Он внимательно смотрит на Исмаила-ходжу из-под своих густых бровей, из уважения стараясь не глядеть ему в глаза.
Исмаил-ходжа явно удивлен.
— Когда моя племянница была еще ребенком, Хамза приезжал в Шамейри учить ее и проводил ночь на мужской половине дома. Я запретил ему бывать здесь после того, как мой конюх увидел, что он привел в павильон женщину.
— Тогда вы не доложили полиции?
— Я никому не говорил об этом.
— Ваш слуга узнал женщину?
— Нет. Спросите его, если хотите. Это случилось за несколько месяцев до того, как бедняжку нашли мертвой. Джемаль говорил, что видел женщину издалека, и, судя по платью, она была иностранкой. Я запомнил его слова, потому что он беспокоился, не гувернантка ли это нашей племянницы. Однако, как оказалось, та спала у себя в комнате. — Ученый затягивается наргиле. — Полагаю, незнакомкой была Ханна Симмонс.
Кальян Исмаила-ходжи погас. Он делает знак слуге. Тот приносит в щипцах кусок угля и кладет его на склянку.
Когда Джемаль удаляется в дальнюю часть комнаты, Исмаил-ходжа продолжает:
— Нет никаких доказательств того, что Хамза совершил преступление. Я его хорошо знаю и не считаю, что он способен на убийство.
— Видел ли Джемаль экипаж?
— Да. И кучера тоже. Он стоял у дороги неподалеку от ворот. Джемаль пошел туда и спросил, кого он ждет. Очевидно, последовал грубый ответ. — Ходжа улыбается. — Джемаль не терпит дерзости.
Сердце Камиля бьется чаще.
— Какого цвета были волосы у кучера?
— Кажется, Джемаль не говорил мне об этом. Можно его спросить. Прошло много времени, однако драматические события взволновали и обеспокоили нас всех, так что, возможно, он помнит.
— Вы сказали, что запретили Хамзе приезжать в Шамейри незадолго до смерти Ханны.
— Да, но я должен рассказать еще кое о чем. Мы долго разговаривали с племянницей до ее отъезда в Париж. Она призналась мне, что Хамза нарушал запрет и продолжал встречаться с ней. У них был условный сигнал. Он свистел на манер соловья, а она приходила к нему в павильон. В то время Янан была еще совсем дитя, и они очень сблизились. Подолгу читали и играли в разные игры.
— Вы считаете, он продолжал использовать павильон для ночных свиданий с Ханной?
— Думаю, да. Молодой человек поступал неблагоразумно, однако это вовсе не значит, что он был убийцей. События происходили очень давно, когда в нем еще играла молодая горячая кровь. — Он улыбнулся Камилю. — Мы все прошли через это. Не думаю, чтобы он имел отношение к убийству несчастных женщин.
— Почему он приехал сюда прошлой ночью?
— Хотел увидеть мою племянницу. А также попросить меня об одной мелкой услуге, которую я, к сожалению, не мог оказать ему.
Камиль ждет продолжения, однако ходжа не вдается в детали.
В протоколе задержания написано, что Хамза угрожал Исмаилу-ходже. Камиль спрашивает:
— Ваш отказ рассердил его?
— Хамза злится на самого себя и на тех, кто его любит. Мы ненавидим тех, кто кажется нам слабым, судья-бей. Наш гнев направлен на свидетелей нашего унижения. Проявления благосклонности и щедрости — это тоже своего рода унижение. Мой деверь относился к сыну своей сестры как к собственному ребенку. Он дал ему приют, позаботился о его образовании, помог найти хорошую должность в государственном учреждении. Возможно, вам не известно, что без помощи дяди у Хамзы вообще не было бы будущего. Его отец промотал состояние и ничего не оставил сыну. К сожалению, яблоко от яблони недалеко падает.
— Насколько я знаю, его отец служил кади в Алеппо.
— Да. Богатый и влиятельный человек, любил жить на широкую ногу и имел своеобразные представления о своем долге перед империей. Отец Хамзы стал связным между группой наших подданных арабского происхождения и французами, которые надеялись отделить в свою пользу османские провинции в Сирии. Все это происходило во времена правления султана Абдул-Азиза, да будет благословенна его память. Когда их планы рухнули, отец Хамзы также потерпел крах. Его обвинили в присвоении казенных денег для финансирования мятежа, хотя, возможно, средства пошли на оплату его многочисленных долгов. Он был отстранен от должности.
— Его отправили в изгнание?
— В каком-то смысле. Ему запретили жить в столице.
— Известна ли Хамзе причина ссылки отца? — Камиль подзывает слугу, чтобы тот вновь зажег его трубку.
— В то время он учился во Франции. Вернувшись в Алеппо, он, очевидно, застал отца в пустой квартире. Кредиторы отобрали у них усадьбу и даже мебель. Отец отказывался говорить и есть, просто сидел и смотрел в стену. Хамза пытался взбодрить его, рассказывал о Париже, о своих планах сделать головокружительную карьеру. Он обещал взять на себя семейные расходы, но отец ни разу даже не взглянул на него.
Исмаил-ходжа умолкает, чтобы вновь затянуться наргиле. Выпускает изо рта тонкую струйку дыма.
— Мой деверь узнал о случившемся из письма сестры, — продолжает ученый. — Прочитав письмо, я стал относиться к Хамзе с большей симпатией. Уверен, кстати, что он не хотел причинить вред Янан. Напротив. — Он качает головой. — Я пытался объяснить все своей племяннице, однако, кажется, не убедил ее. В последнее время она испытала много разочарований.
