– Хитрый подлец, – сказала Рая, прочитав статью о нём в местной газете.
– Подонок, я бы удавил его своими руками, – возразил Борис.
– А если бы его жертвой стала я?
– Тогда тем более.
– А что бы ты сделал со мной?
– Ничего.
– Я тебя серьёзно спрашиваю.
– А я тебе серьёзно и отвечаю. Для тебя это было бы уроком, ты бы убедилась, что как мужчина я гораздо лучше и не стала бы искать новых приключений.
– Как ты в себе уверен, товарищ Казанова.
– Если ты сомневаешься, можешь попробовать и убедиться.
– Хорошо, я подумаю.
Тогда это были лишь разговоры, но теперь она попробовала. А убедилась ли? Неизвестно, да это и неважно. Он должен решить, что делать, если она собирается от него уйти. Уговаривать бесполезно, угрожать тоже. Можно только надеяться, но на что? В любви не бывает равенства. Всегда один любит, а другой позволяет себя любить. На сегодняшний день у них позволяющей стороной является она.
Очнулся он от поворота ключа. Это была Рая. Борис пошёл ей навстречу.
– Что же ты не предупредил? – спросила она.
– Как-то не получилось. Вот, смотри, – он протянул ей открытку. Она прочитала и бросилась ему на шею.
– Ты ведь этого хотел, Боря. Теперь у нас всё будет по-другому, мы начнём новую жизнь. Там ты устроишься на нормальную работу, а у Ленки появится отец. Ты видел её портрет?
– Да, но Вася обещал написать меня, а не её.
– Он сказал, что у тебя один уже есть. К тому же тебя здесь не было, а по памяти он не смог.
Борис только сейчас посмотрел на портрет дочери и невольно улыбнулся. Лена была изображена в хорошеньком светлом платьице в полный рост и смотрела на него своими огромными чёрными глазами.
Его глазами.
Он вдруг увидел, как дочь похожа на него и понял, как правильно Вася сделал, что написал её, а не его. Ведь Горюнову могло прийти на ум всё что угодно и он, уступая своей фантазии, ни перед чем бы не остановился. Изобразил бы главу семьи Коганов не только в халате и с собакой, но и с таким украшением на голове, которое сам ему наставил. С него станется, он вполне был способен на это. И что тогда делать? Уничтожить картину Мастера у Бори бы рука не поднялась…
– Я тебе машину подарила, – прервала его мысли Рая.
– Какую машину?
– Зубов в качестве прощального подарка устроил мамашке новые «Жигули» по номинальной цене, а она записала их на тебя.
– Как это записала?
– Так, я её попросила, это мой тебе подарок, а долг мы ей вернём в самом ближайшем будущем. Ведь ты же что-то заработал.
– Да, но я не хотел покупать машину, – Борис ещё не привык к тому, что у него есть деньги и любые сбережения казались ему недостаточными. По крайней мере, пока их не хватало. Конечно, он доставал лекарства матери, установил памятник на могиле родителей, сделал ремонт и приобрёл мебель. Но у денег есть такое свойство – они всё время куда-то исчезают, поэтому с машиной вполне можно было повременить, тем более что Рая купила её при содействии тёщи и на деньги тестя, а подарила ему, чтобы загладить свою вину. Теперь Боря был в этом уверен, но если она так обрадовалась открытке из ОВИРа, значит, она сама хочет забыть о своём романе. Это главное. Может даже и хорошо, что он был, может он поставит точку в её не совсем нормальной любви к отцу.
Боря обнял жену и стал кружить её в воздухе, медленно приближаясь к кровати…
Нина Михайловна вернулась домой поздно вечером и, узнав об открытке, разрыдалась. Она смирилась с тем, что зять её перебивался случайными заработками и подолгу не бывал дома, зато внучка с дочерью жили рядом. На разговоры Бори об отъезде она уже не обращала внимания. Как руководитель парторганизации она очень хорошо знала, что разговоры это одно, а реальная жизнь совсем другое. И вдруг такая новость! Конечно, жизнь идёт вперёд, она и сама изменилась и теперь готова последовать за дочерью, но у неё нет ни вызова, ни разрешения и если Рая со своей семьёй уедет, она останется совсем одна.
Когда тёща немного успокоилась, Боря сказал:
– Нина Михайловна, не расстраивайтесь раньше времени. Мы вместе пойдём в ОВИР. Вы напишете заявление, что хотите ехать с нами. Вам должны разрешить, вы же Раина мать.
– Да, да, конечно. Когда ты туда собираешься?
– Завтра.
– И ты меня возьмёшь, ты мне обещаешь?
– Конечно возьму, не беспокойтесь. – Борю поразила необычная робость, вдруг овладевшая тёщей. Он не видел её такой, даже когда вернулся в её квартиру после ссоры.
Утром, перед тем как Рая пошла на работу, Боря предупредил её, чтобы она никому ничего не говорила. Конечно, он не верил слухам, но осторожность не помешает. В Советском Союзе жизнь человека всегда ценилась не очень высоко, а уж жизнь предателя и отщепенца, собирающегося эмигрировать, тем более. Теперь они были одинаково беззащитны и перед советским законом и перед бандитами, которых этот закон формально преследовал.
В ОВИРе Нина Михайловна написала заявление, что хочет выехать за границу вместе с дочерью. Ей сказали, что её просьбу обязательно учтут, однако будут рассматривать в порядке очереди, а о результатах сообщат дополнительно. Семья же Бориса должна покинуть пределы Советского Союза в течение шести недель. Им нужно будет принести в ОВИР те же документы, что и в прошлый раз.
В списке значились центральный пункт проката, военкомат, ЖЭК и десяток других учреждений. Только предъявив справки о том, что ни одно из них не имеет к отъезжающему материальных претензий и заплатив за отказ от советского гражданства, можно было обменять советский паспорт на визу[8].
На сей раз проблемы с характеристикой уже не было, а поскольку Боря формально ни на какой работе не числился, он обратился в домоуправление. Управдом не рискнул собирать политический митинг.
Его подчинённые – два водопроводчика и электрик были типичными представителями своего класса и сразу после собрания могли завалиться в магазин, а тогда на работу они бы уже не вернулись. Управдом вообще старался организовать их расписание так, чтобы они встречались как можно реже, а зарплату выдавал им наличными и только в пятницу в конце рабочего дня. Боре он дал справку, в которой указывалось, что гражданин Коган живёт случайными заработками и является тунеядцем. Борис хотел даже сделать себе копию на память, но ехать в нотариальную контору и стоять ещё в одной очереди ему было лень.
