До сих пор она сохраняла самообладание, но сейчас вдруг почувствовала, что у нее от волнения подгибаются колени. Что-то он ответит?
– Париж-то ерунда! – растерянно махнул рукой Брэндиш. – Самое главное, что вы не любите моего отца! Вы не можете его любить, потому что любите меня, вы сами признались мне в этом, помните? Почему же тогда вы приняли его предложение? Или вам все равно, с кем быть?
Он смотрел на нее с такой болью, что Генриетта не выдержала и опустила глаза. Глядя на бриллиантовую булавку в складках его галстука, она сказала:
– Да, я люблю вас, Король, и буду любить до конца моих дней! Но не забывайте: долг обязывает меня позаботиться о своих близких, поэтому я не вольна распоряжаться своей свободой. Если бы Энджел стала женой мистера Филипса, который с радостью выразил готовность нас обеспечить, то я могла бы последовать велению своего сердца, – она замолчала, думая, что, по крайней мере, в этом она не покривила душой. – Но вы, похоже, так и не поняли всего ужаса моего положения! Отдаете ли вы себе отчет в том, что станет с моей семьей, если я не выйду за вашего отца? Сезон скоро закончится, и где мы будем тогда жить? Вы прекрасно знаете, что Хантспил ни за что не позволит нам поселиться в Раскидистых Дубах! – Она слабо улыбнулась и добавила: – Я не первая и не последняя женщина, вступающая в брак ради интересов семьи. Я рассчитывала на Энджел – не получилось, что ж, теперь моя очередь!
Брэндиш стоял, не в силах произнести ни слова. Сделав короткий реверанс, Генриетта отошла от него и остановилась поздороваться с только что приехавшими друзьями виконта.
Он смотрел ей вслед, как вдруг кто-то тронул его за локоть.
Это была Фанни. На ее губах змеилась иезуитская улыбка.
– Как вы находите суженую своего отца? Я не ожидала, что она окажется настолько ловкой и корыстолюбивой особой, а вы? Впрочем, виконт только выиграл, заполучив молоденькую жену. Посмотрите, как вьются вокруг нее его убеленные сединами друзья – представляю, как они ему завидуют!
Покоробленный ее тоном Король взглянул на Фанни по-новому. Ему бросилась в глаза самоуверенно-пренебрежительная гримаска на ее лице, которой он не замечал раньше, и Король вдруг подумал, что Фанни воплощает в себе все то, что он сам всегда презирал в светском обществе. Она неглупа, но ее ум выражается, главным образом, в язвительности, она красива, но каждое ее движение искусственно, а в каждом слове сквозит безграничный эгоизм, из-за которого ее прелестные черты кажутся застывшими, как у холодной мраморной статуи. И, наконец, она изящна и грациозна, но в каждом ее жесте, отточенном годами тренировки, чудится ложь. Брэндиш вспомнил, что даже глупое пари, о котором Фанни рассказала ему в Бродхорне, оказалось блефом.
– Скажите, Фанни, – спросил он, – вы получили у мисс Тэвернер проигранный ею веер? Помнится, вы говорили, что он украшен жемчугом, но я ни разу не видел у вас такого! Разве вы не сказали мисс Тэвернер, что я вас поцеловал?
Щеки и даже шею Фанни залил густой румянец. У нее был с собой веер, – расписанный цветами клематиса, красивый, элегантный, но без жемчужин или каких-либо других украшений.
– Нашли о чем вспомнить, Король! – бросила она. – Не думаете же вы, что я и в самом деле могла бы рассказать такой отъявленной сплетнице, как мисс Тэвернер, о вашем поцелуе! Я уже давно выкинула это пари из головы, как и сама мисс Тэвернер!
Взяв ее за руку, он укоризненно покачал головой.
– Моя дорогая миссис Маршфилд, вы меня обманули: не было никакого пари! Я спросил о нем мисс Тэвернер, и она при всей легкости ее характера глубоко оскорбилась, заявив, что никогда бы не пошла на такое непристойное пари! Кроме того, веер, о котором шла речь, принадлежал ее бабушке, поэтому она ни за что в жизни не согласилась бы на него спорить! И знаете, я ей верю!
– Вот как? А мне не верите?
– Нет! Прощайте, милая Фанни, доброй вам охоты! Вы – замечательная охотница, но не так давно я стал ценить в людях нечто гораздо более важное, чем хитрость и уловки!
– И что же это, если не секрет? – спросила донельзя раздосадованная Фанни.
– Отвага и самопожертвование, дорогая миссис Маршфилд! – ответил он, переводя взгляд на Генриетту. Фанни оскорбленно удалилась. Король задумчиво открыл табакерку и понюхал табак. Ах, нужно быть законченным болваном, чтобы не разобраться в своих чувствах к Генриетте! Да, он признался ей в любви, но не понял, что глубоко уважает и ценит ее как личность. Правда, у Генри есть один действительно ужасный порок – она постоянно вовлечена в какие-то интриги, которых Король терпеть не может, но она, в отличие от Фанни, целиком поглощенной собой, старается для блага других. Ради семьи Генри готова пожертвовать даже своими идеалами! А ее искренность? Она говорила Королю в лицо все, что думает, когда считала, что он поступал неправильно.
Как странно, что он осознал свою любовь к этой потрясающей женщине в канун ее свадьбы с другим! За что боги наслали на него эту кару? О, если б можно было повернуть время вспять и самому предложить ей руку и сердце! Глупец, вместо этого он унизил любимую женщину предложением стать его любовницей! Но теперь он получил по заслугам!
Сердце Брэндиша просто разрывалось от тоски. «Все кончено, – думал он, – надо смириться с потерей, собрать волю в кулак и мужественно перенести этот кошмар – свадьбу обожаемой женщины и собственного отца!»
34
– Чарльз! – смущенно порозовев, начала Генриетта. Ей ужасно не нравилось обращаться к лорду Эннерсли по имени. – Вы уверены, что мы добьемся своего? До «свадьбы» осталась неделя, но не похоже, чтобы Короля это как-то задевало… Похоже, он смирился с мыслью о нашей свадьбе!
Генриетта и виконт уединились в библиотеке, чтобы поговорить обо всем с глазу на глаз. После приема по случаю помолвки прошло уже две недели, и тревога молодой женщины росла с каждым днем, а надежда на благополучный исход таяла. Остановившись возле камина, Генриетта посмотрела на портрет виконта, а через минуту перевела взгляд на портрет Короля. Как он похож на отца! Те же глаза и тот же волевой подбородок! Может быть, она и лорд Эннерсли ошибаются, и Король вовсе не любит ее? Господи, и зачем она только решилась на эту авантюру!
После приема в особняк на Гросвенор-сквер начали поступать свадебные подарки от многочисленных друзей виконта, и, получая очередной дар, Генриетта буквально содрогалась от стыда и сознания своей вины. Уже назначили свадебную церемонию в церкви Святого Иакова, и каждый день в дом в огромном количестве являлись люди, желавшие лично засвидетельствовать свое почтение жениху и невесте. И, наконец, для освящения таинства лорд Эннерсли привез из своего поместья в Оксфордшире преподобного Богерста.
Генриетта не знала, на сколько времени у нее хватит сил все это выносить. Лорд Эннерсли подошел к ней и взял обе ее руки в свои.
– Мужайтесь, дорогая! Я знаю своего сына! У меня, конечно, тоже есть некоторые сомнения, но когда я вижу, как он на вас смотрит, я вновь обретаю уверенность. В крайнем случае, уже в церкви я спрошу его, не хочет ли он занять мое место!
