Лео смеется и говорит:
— Правда? У меня в Атланте живет приятель… Где-то в пригороде — в Декатуре, кажется. Говорит, там неплохо. Есть чем заняться… Музыкальный мир очень даже ничего.
Наверное, это не та Атланта, с которой у меня возникли проблемы. Да еще такие серьезные.
— А что тебе там не нравится? — спрашивает Лео.
Я отвечаю не сразу, намереваясь отделаться общими, туманными фразами, но почему-то принимаюсь перечислять все свои невзгоды в пресловутой неплохой Атланте, щедро уснащая их эпитетами вроде «снобистский», «надутый», «претенциозный» и «удушающий».
Лео присвистывает:
— Ну и ну! Не сдавайся.
После обличительной речи мне полегчало. Однако большее облегчение приносят слова Лео, в которых надежда:
— А может, вернешься в Нью-Йорк?
Я нервно хихикаю и заставляю себя выговорить имя мужа.
— Энди вряд ли это понравится.
Лео откашливается:
— А, да, конечно. Он ведь… Он родом из тех мест,
— Да, — отвечаю я, и думаю: «Ага, он здесь как рыба в воде».
— А ты объяснила ему, что тебе там душно? — спрашивает Лео. — Что жить где-нибудь за пределами Нью-Йорка это все равно, что пить теплую минералку, в которой весь газ выдохся?
— Ну, не совсем так, — небрежно замечаю я, испытывая комплекс верной жены. Мне всегда казалось, что предательство супружеских интересов в каком-то смысле хуже, чем физическая неверность. Я бы скорее стерпела, если бы Энди потискал другую женщину, но не стерпела бы, если бы он заявил ей, что я, скажем, плоха в постели. Вот и теперь, не смотря на нашу недавнюю ссору, я меняю тон и стараюсь судить как можно объективнее:
— Он здесь по-настоящему счастлив. Работает с отцом — у них семейный бизнес. И к тому же мы купили дом.
— Ну-ка, ну-ка! Поправь меня, если что не так, — начинает Лео. — У вас огромный дом со всякими суперскими наворотами?
— В общем, да, — соглашаюсь я, слегка смущенная намеком на богатство. В конце концов, я согласилась на «суперские навороты». Я сама вполне сознательно выбрала эту жизнь и этого мужчину — Энди.
— М-да, — говорит Лео, словно погружаясь в раздумья.
Я продолжаю оправдываться:
— Его родители и семья не переживут, если мы вернемся в Нью-Йорк.
— Значит, и Марго тоже там? — спрашивает Лео с нотками неудовольствия.
Задетая за живое, я подтверждаю:
— Да. Она перебралась сюда с год назад. У нее скоро будет ребенок, так что поздновато думать о возвращении.
Лео издает какой-то неопределенный звук — нечто среде между смешком и тяжелым вздохом.
— Что? — переспрашиваю я.
— Нет, ничего, — отвечает он.
— Нет, говори, — почти шепчу я.
— Ну разве мы только что не обсуждали это?.. Вернуться ведь никогда не поздно?
Я ощущаю внутри холодок, качаю головой и чувствую себя так, словно меня поимели. И это чувство еще усиливается, когда Лео добавляет:
— Может, тебе полегчает, если ты приедешь и еще пощелкаешь?
— В Нью-Йорк?
— Ну да.
— С тобой?
— Ну да, — повторяет Лео, — со мной.
Затаив дыхание, я кусаю нижнюю губу.
— По-моему, не самый лучший выход… — Голос прерывается, и повисает тяжелая, напряженная пауза.
— Почему? — спрашивает он.
Но он ведь прекрасно знает почему!
— Дай-ка мне подумать. — Я прикрываюсь щитом саркастического лукавства. — Дай подумать… А не потому ли, что я замужем, а ты мой бывший любовник? — И тут благие намерения забыты, и я, не удержавшись, добавляю: — Мой бывший любовник, который исчез в неизвестном направлении много лет назад, и ни слуху, ни духу? Так бы он и не объявился, не столкнись мы с ним на переходе в один прекрасный день!
Жду ответа и переживаю, что сказала слишком много.
Кажется, проходит целая вечность, пока он не произносит мое имя — Элли — так, как произносил когда-то, в самом начале.
— Что? — шепчу я в ответ.
— Мне надо спросить тебя кое о чем…
Я холодею в предчувствии вопроса и спрашиваю сама.
— О чем?
Он откашливается и говорит:
— Марго говорила тебе… что я возвращался?
Мой разум мечется, пытаясь понять, о чем это Лео, и опасаясь самого худшего — оно же самое лучшее.
— Ты возвращался? — еле выдавливаю я — так у меня кружится голова. Я отворачиваюсь от окна. — Когда ты возвращался?
— Примерно года через два после того, — говорит Лео.
— После чего? — спрашиваю я, уже зная ответ.
Именно так он и отвечает:
— После того, как мы расстались…
— И когда ты приходил? — Я лихорадочно пытаюсь восстановить в памяти последовательность событий: значит, это было месяц спустя после того, как мы стали встречаться с Энди; может, даже в тот день, когда мы с ним первый раз переспали — двадцать девятого декабря.
— Не помню точно. Пожалуй, сразу после Рождества.
Я перевариваю невозможное, дикое совпадение и спрашиваю:
— В нашу квартиру?
— Да. Я оказался по соседству и решил… повидать тебя. Марго тебе не сказала?
— Нет, — признаюсь я, едва дыша. — Не сказала. Ни слова.
— Вот как… Я и не подумал.
Молчу, у меня кружится голова, подташнивает, и я чувствую себя еще хуже, чем тогда, на перекрестке.
— Что ты ей говорил? Чего ты хотел?
— Точно не помню, — говорит Лео.
— Не помнишь, что сказал или чего хотел?
— Чего хотел, конечно, помню, — говорит Лео.
— Ну и?..
— Я хотел попросить прощения. Хотел сказать, что мне тебя не хватает.
Голова кружится, закрываю глаза и спрашиваю:
— И ты сказал об этом Марго?
— Не успел.
— Почему? Что произошло? Расскажи мне все, — требую я.
— Она не впустила меня. Вышла сама. Мы разговаривали в вестибюле. Она ясно дала понять, что обо мне думает.
— И что же? — спрашиваю я.
— Что она меня ненавидит, — говорит он. — Потом сообщила, что у тебя новый роман — и что ты счастлива. Посоветовала оставить тебя в покое, потому что ты не хочешь со мной и знаться. Все в этом роде…
Я пытаюсь осмыслить слова Лео, а он между тем спрашивает:
— У тебя уже действительно был новый роман?
