Книга Крушение - К. Л. Тейлор

Среда, 12 августа 1992

Мне надо написать это очень быстро, потому что Джеймс уехал в больницу, и я не имею представления о том, когда он вернется. Стало слишком опасно оставлять дневник в моей швейной комнате, так что я начала прятать его под половой доской в прихожей. Таким образом, если со мной что-то случится и полиция станет обыскивать дом, они найдут этот дневник и узнают всю правду о Джеймсе, о том, что он сделал со мной. Все это станет достоянием общественности.

Поэтому напишу столь ясно, сколь вообще умею: я думаю, он собирается меня убить.

Я не знаю когда и не знаю, как это получилось, но он дошел до того, что говорит мне, что якобы лучше проведет жизнь в тюрьме, чем представит, как я «развожу ноги» перед другим мужчиной, и, принимая во внимание те обещания, которые он посылает в адрес этого гипотетического любовника, я имею все основания бояться Джеймса.

Впервые он оставил меня одну с воскресенья, но он и не думает, что я могу сбежать. Он запер меня внутри, в доме, отключил телефон, поэтому я не могу позвать на помощь и не могу постучать в стену, ведь парочка, которая с нами соседствует, уехала на выходные, и за нашей стеной теперь никого нет. Я проверила все окна в квартире, даже дважды, но они наглухо заперты, а на черной лестнице – два замка, поэтому я могу даже не пытаться ее открыть. Час назад я старалась привлечь внимание какой-то женщины, крича в щель для писем в двери, но она даже не обернулась. Может, кто-то из водителей на дороге услышит мой крик? Но вряд ли, дом стоит так далеко от дороги, что так едва ли что-то слышно.

Я не могу даже миссис Эванс попросить о помощи, и не потому, что она не помогла бы, но просто ее нет дома. Она пережила сердечный приступ, пока я ездила в Йорк навестить свою маму. Вот почему Джеймс уехал в больницу, он направился к матери. А я в ловушке и не могу ничего сделать, только писать.

Я вернулась из Йорка в воскресенье, рано вечером, в очень хорошем настроении. Я наконец смогла съездить к матери, благодаря тому что Джеймс дал мне пятьдесят фунтов, чтобы я купила себе билет (думаю, он специально хотел, чтобы я уехала на уик-энд и оставила его наедине с той, кого он трахает последнее время). У моей матери настроение было самое просветленное из всех тех моментов, что я наблюдала, приезжая к ней. Она перестала говорить о самоубийстве и – словно ей удалось выздороветь на некоторое время – совершенно спокойно рассказала мне о друзьях, о том, чем она тут занимается. А занятий было предостаточно: и это не только, как она говорила, «вязать носки и писаться в кровать». Вечерами она теперь смотрела кино, участвовала в театральной группе, посещала мобильную библиотеку и уроки переплетного мастерства, а также занятия по флористике. Она все еще держала за собой титул самой молодой пациентки, но ей удалось подружиться с Мэвис Гаверинг, соседкой по этажу, которая была всего на девять лет старше моей мамы. С ней в свое время случился припадок на улице, и один из работников этого заведения привез ее сюда, чтобы ей не стало хуже.

Мама интересовалась, как у меня дела, а у меня просто не хватало мужества признаться ей в том, как оно все на самом деле. Я врала ей, что мы с Джеймсом невероятно счастливы, что обручились (она пустила слезу, стоило мне показать обручальное кольцо, и сказала, что хотела бы, чтобы отец повел меня под венец), а еще наплела ей с три короба о своем несуществующем швейном бизнесе. И мой краткий, но эмоциональный рассказ был столь убедительным, что я и сама в него поверила, – стоило мне сесть в поезд и направиться домой, я просто сияла от воодушевления. Не могла дождаться, чтобы попасть домой и рассказать Джеймсу о своей поездке, может быть, мне удастся выкроить немного времени, чтобы организовать шитье одежды, пока миссис Эванс днем отдыхает, например. Было ощущение, что поездка прочь из Лондона сдула серый туман с моего разума. Мной не пренебрегали и меня не обманывали, нет-нет. Просто я после всего произошедшего стала несколько более депрессивной, мне надо было поднять боевой дух, взбодриться, и тогда я точно со всем справлюсь. К тому же мне удалось сэкономить около трехсот фунтов. Перед отъездом мать вручила мне жестяную банку из-под печенья, а в ней – около двух сотен фунтов банкнотами, и теперь у меня на руках была сумма, которой вполне хватило бы на первый месяц ренты. Возможно, думала я, когда поезд, пыхтя, въезжал на Кинг Кросс, мне не придется полный день трудиться в «Тескос». Если проживу с Джеймсом и его матерью еще два-три месяца и мой бизнес начнет приносить хоть какие-то плоды, то я смогу просто подрабатывать на кассе, чтобы платить ренту.

– Джеймс! – позвала я, открыв входную дверь и ступив в темную прихожую. – Джеймс, ты дома? У меня были чудесные выходные…

Автоответчик в темноте светился красным, но я едва заметила это, пока снимала с себя пальто, обувь, сменив ее на мягкие тапочки, а потом пошла по коридору в гостиную. Черная маска посмотрела на меня со стены, но в комнате было пусто, ни души.

– Джеймс?

Я стала подниматься вверх по лестнице, тщательно избегая третьей ступеньки. Она была самой скрипучей, и я путем проб и ошибок (реагируя на крики миссис Эванс, доносившиеся из комнаты) научилась помнить об этой ступеньке и избегать ее.

– Джеймс? Миссис Эванс?

Я сверилась со своими часами. Половина восьмого, вечер. Был вариант, что Джеймс решил остаться в театре, чтобы после репетиции выпить, но мать должна же быть дома? Обычно в это время она сидела в гостиной и смотрела телевизор. Возможно, она в туалете? Или отдыхает у себя в комнате? В доме было непривычно тихо, и я чувствовала себя взломщиком, который зашел и движется на цыпочках, едва дыша, чтобы никто его не заметил.

– Миссис Эванс?

Дверь в ванную была открыта, и я вошла туда, нервничая.

– Миссис Эванс, вы в порядке?

Ответом мне была тишина, и я, осмелев, просунула голову в дверь ее комнаты. Кровать заправлена, занавески задернуты, все выглядит нормально, кроме… я подошла ближе к туалетному столику. На нем не было изукрашенной жемчугом щетки для волос, также не хватало кожаного чехла для маникюрных принадлежностей и маленькой серебряной шкатулки, в которой она хранила обручальное кольцо и кольцо, подаренное ей на помолвку. Куда же подевалась миссис Эванс? Уехать сама она не могла, она вообще боялась покидать дом, и когда встречалась с друзьями, а это бывало очень редко, на моей памяти всего два раза, – эти самые друзья всегда приезжали к ней домой.

Пожав плечами, я пошла к себе в комнату, где занималась шитьем. Если ни Джеймса, ни его матери нет дома, так почему бы мне не начать шить? Все мои швейные принадлежности еще не были даже распакованы, и по опыту я знала, что шелк надо прогладить сначала прохладным утюгом, потом дать отвисеться, и не важно…