Книга Бердолька Чарли и Гертруды Богранд - Д. Мицкис

«История повторяется дважды».

Гертруде так и не удалось разговорить Чарли. Он клялся, что не помнил, как оказался один в Мрачном Тумане. Гертруда готова была ему поверить. Но после этого случая Чарли всё больше молчал. А вскоре и вовсе перестал разговаривать. Запирался в своей комнате. Не желал никого видеть. Как бы сказала миссис Пингва Перей, «в него будто бес вселился». С этим мнением не мог не согласиться и Кристофер. В одной из своих «молний» он напомнил, чтобы Гертруда была повнимательнее:

Время Consolamentum истекает. Постарайся вспомнить как можно больше. И если некоторые из последних воспоминаний тебя напугают – не стесняйся ими поделиться. Поверь: мы с Эдвардом будем рады помочь тебе во всём разобраться.

Несколько раз Гертруда просыпалась ночью от криков брата: теперь ему часто снились кошмары. И в этих криках (хотя Гертруда не могла сказать наверняка) звучало имя Агнуса Гробба.

Гертруда пыталась найти ответы. Она часто пролистывала блокнот Мистера С., вчитывалась в его неразборчивые слова…

Разгадку обнаружила совершенно случайно. В субботу кот по имени Кот забрался в дом номер шесть на 66-й улице и в комнате Гертруды с какой-то стати уселся прямо на маленькое зеркало. При этом – довольный – вилял хвостом, ударяя им по лежащему рядом блокноту Мистера С.

Кот по имени Кот не намекал. Он будто подсказывал. И Гертруда решила проверить: она взяла зеркало, поднесла к первой странице старого блокнота. И только через стекло сумела разобрать корявый почерк Мистера С.

Когда кот убежал завтракать, Гертруда прочитала:

11 марта. Четыре цилиндра и две шляпы поменьше. Дорогой дневник, ты бы видел меня! Я был сам не свой от счастья! Мадам Лу не узнала меня! Зонт напевал о дожде. Чувствую себя мальчишкой. Хоть бы не помолодеть раньше времени. Хоть бы, хоть бы. Хо-о-оть бы! Бы хоть.

Остальные записи были в подобном «духе». Мистер С. хвастался новыми перчатками, приёмом у Премьер-министра, оперой, премьерой «Чудесной комедии».

Много вырванных страниц. Много глупостей. Лишь одна запись – последняя в дневнике – Гертруде показалась интересной:

24 декабря. Кажется, всё закончится сегодня с её появлением на свет. Мы очень ждём возвращения этих детей. Наверное, они меня узна́ют.

Завтра отправляюсь в Гластонбери. Надеюсь, что ненадолго. Мисс Хапуга и её маленький друг с крыши должны встретить. Поживу возле Монастыря Святой Марии. Пипкины пока не уведомлены: у них почему-то нет воспоминаний. Все шляпы беру с собой.

Так не хочется уезжать. Ви Ванна обещает писать каждый день. Она тоже не верит в преданность Гробба. Я долго не понимал: зачем это всё ему. Он ведь не сможет попасть в Непроницаемый Зал…

Следующие несколько слов были зачёркнуты. Их невозможно было разобрать. Гертруда прочитала в самом низу страницы:

…Но что-то мне подсказывает: Агнус может использовать для этого детей. Хотя маловероятно, конечно. В. Н. готов отдать жизнь за них. И сохранит эту тайну, пока они не обретут воспоминания. До встречи, дорогой дневник. Честь имею!

* * *

Бабушка Матильда попросила Чарли пока не выходить на улицу без сопровождения. И попросила тщательно готовиться к Consolamentum.

Верный Незнакомец больше не писал.

Встречаться с Кристофером и Эдвардом Гертруде приходилось тайно на чердаке поместья Диаволикков. Встречи в городе были рискованными, за домом бабушки Матильды по-прежнему следили гренадёры (дедушка Филипп снова присылал стихи и любовные «молнии» каждое утро), а Кристофер опасался гнева родителей.

В поместье Диаволикков тоже все были против «любых контактов с обществом предателей», однако на чердак никто (кроме Эдварда) не поднимался.

Идеальное укрытие для встреч.

Так за ежедневными заседаниями Клуба Полуночников незаметно прошла половина марта.

Гертруда могла с точностью сказать, что добилась гораздо бо́льших результатов наедине с Эдвардом и Кристофером, нежели с миз Евой Лили́т, миз Азарией Рафаи́л и мистером Михаэлем Шамсом. И дело не в том, что на встречах с ними было неинтересно. Просто они никогда не решились бы рассказать и показать то, что удалось найти Кристоферу.

– Никогда бы не подумал, что эти книги Роберта Фладда до сих пор сохранились, – недоумевал Кристофер, листая страницы запрещённого сборника, который Эдвард нашёл на полке семейной библиотеки. – Прочитавший её навеки утратит разум. А эти! «Муравейник» Иоанна Нидера. Иогеннес Вир. А вот! Шпее фон Лангенфельд (1591–1635), который был ярым противником пыток и одним из инициаторов «Конвенции о Невмешательстве»? Никола Жаке, Анна Гельди. Последнюю ведь уничтожили в 1782 году! Да уж. Только за упоминание этих авторов нас могут отсюда изгнать! А за чтение…

– Этот дом защищён дипломатическим иммунитетом. – Эдвард принёс три стакана с амритой «Green». – Обыск вызвал бы грандиозный скандал. Он не пошёл бы на пользу ни одной стороне. Мою ма вы знаете. Зато до вердикта Consolamentum можно вызвать воспоминания. Вам ведь мало тех воспоминаний, которые удалось выудить за полгода… Нет ничего плохого в том, чтобы помочь себе. Как говорит Леонардо да Винчи, «знания, не рожденные опытом, матерью всякой достоверности, бесплодны и полны ошибок». Не верите – сами у него спросите.

– Эти знания опасны. Смотри. «Посох». – Кристофер не отрывался от страниц. – Эта книга не должна здесь находиться.

Однако пререкания со временем закончились, все отговорки сошли на нет. Дав друг другу клятву о неразглашении «Orcos Diatheke», Эдвард, Кристофер и Гертруда страница за страницей изучали «Запретную методику воспоминаний». И они добились некоторых успехов. Воспоминания приходили будто вспышки. Маленькие, еле уловимые. Однако… ничего полезного, что могло бы пригодиться в дальнейшем поиске Непроницаемого Зала.

Часто воспоминания приходили во сне. Гертруда словно была участницей необычных событий. Некоторые видела со стороны, в других – принимала участие.

Так, в одном из воспоминаний Гертруда следила за странными людьми в чёрных хитонах. В капюшонах они шли по главному коридору Монастыря Святой Марии. И позже оказались за дверью, где раньше (Гертруда это хорошо помнила) была стена. За людьми бежал козёл – без поводка и ошейника. Тот самый козёл, который гулял по монастырю сам по себе.