– Почему ты спишь здесь, а не в гостинице? – Она, сморщившись, оглядывает поляну.
– Я сбежал, – отвечаю я искренне.
– Ты тоже? От чего?
– От одной женщины, которой нет. – Даже одна только эта фраза, произнесенная вслух, доставляет мне боль, будто от моего сердца отрывают живую плоть. Ева, Ева… Между нами тысячи километров. – А теперь что будем делать? – спрашиваю я. У девочки. Господи, какая патетика!
– Теперь мы пойдем искать Эрнесто и остальных, чтобы все увидели, что я первая тебя нашла и победила в соревновании. А потом, – добавляет она, – ты нам покажешь свой кукольный спектакль.
Такая малышка, а уже имеет ответы на все вопросы.
– Больше ничего? – спрашиваю я с сарказмом.
Она задумывается, потом отрицательно качает головой:
– Больше ничего.
– Если тебе в голову придет еще что-то, чем я могу услужить тебе, ты только прикажи, – делаю я ей подношение. – Взамен тебе достаточно сказать мне, как тебя зовут.
– Меня зовут Венера.
И пока я тупо размышляю над этим странным именем, она берет меня за руку и ведет на поиски Эрнесто и остальных ее друзей.
Кукольный спектакль – моя единственная терапия от печали с тех пор, как я поспешно сбежал из Милана. Он один и тот же, меняется лишь сюжет. В его основе – слово. В первый вечер я вырезал десять больших карточек размером с книжную страницу. На каждой я написал по одному слову: «храбрость», «месть», «фантазия», «грусть», «удивление», «разочарование», «обида», «возбуждение», «любовь», «тоска». По ходу моей поездки я каждый вечер добавлял новую карточку, навеянную впечатлениями прожитого дня. Так к моей колоде карт добавились такие слова, как «потеря» и «одиночество», а также: «пробуждение» и «приключение».
Даже одна только эта фраза, произнесенная вслух, доставляет мне боль, будто от моего сердца отрывают живую плоть. Ева, Ева…
На каждой остановке я устанавливал свой театрик и просил у первого встречного помочь мне выбрать карту. Чаще всего это были женщины или дети, они более общительные и раскрепощенные, но порой меня удивляли и мужчины, даже те из них, что носят галстуки, эти – самые непредсказуемые. И, отталкиваясь от слова, написанного на карте, ими выбранной, я импровизировал историю с участием трех моих персонажей.
Я называю свой спектакль «Воспитание чувств». Он посвящен всем людям с сангвинистическим темпераментом, которые противятся Просветительству, Эмпиризму, Авангардизму и прочим измам, что докучают человечеству. Когда я делаю такое вступление перед публикой, она смотрит на меня растерянно, но я все равно это делаю. Как и сегодня утром, с детьми. Кто знает, может, что-нибудь да западет им в голову.
Через полчаса после знакомства с Венерой я окружен дюжиной весьма чумазых ребятишек. Все, кроме нее, – мальчишки. Они настаивают, чтобы я достал свой театрик и устроил представление только для них. Я не имею ничего против. И, может быть, если спектакль пройдет хорошо, я смогу чуть позже повторить его на площади для взрослых.
– Учти, мы тебе заплатим, – говорит Венера, словно читая мои мысли. – Ведь ты же не должен работать бесплатно.
– Конечно, нет, – соглашаюсь я, делая серьезное лицо. – И каким будет мой гонорар?
– Чего-чего?
– Что вы мне дадите? – перевожу я.
Одна из целей, которой я стараюсь добиться своим спектаклем, – научить зрителей нескольким новым словам на таком красивом языке, как итальянский. И не только детей.
– Если представление нам понравится, – уточняет девочка, – ты заработаешь это. – Она вынимает из волос заколку с двумя огромными стразами.
Вот что сверкнуло на солнце там, на пляже.
– Это очень большой гонорар, – оцениваю я детское сокровище. В ее возрасте для меня таким сокровищем был, по-моему, дохлый скорпион. – Мне придется хорошо потрудиться, чтобы заслужить такое вознаграждение.
– Много-много лет назад, в одной далекой-далекой стране, жила одна очень красивая девушка… – начинаю я представление.
К сожалению, карта, которую Венера выберет чуть позже, в самом начале представления, – Любовь. Хотя, при ее-то имени, подозреваю, иного и ждать было нечего.
Многими часами позже, когда солнце тонет в море, я сижу на одной из дюн, нанося последние штрихи на маленький деревянный барельеф, который я, убивая время, вырезаю с тех пор, как уехал. Я точно знаю, что нужно сделать, чтобы закончить эту работу. Но не уверен, закончу ли. Я погружен в свое занятие, но не настолько, чтобы не услышать легкие шаги у себя за спиной. Но еще раньше, чем услышать их шорох, я улавливаю легкое перемещение воздуха и песка и знакомый запах. Я оборачиваюсь.
– Сюрприз!
– Адела! – вскакиваю я и обнимаю сестру. – Как ты меня нашла?
– С трудом, – смеется она. – В гостинице понятия не имеют, куда ты пропал, хотя заплатил до конца недели. Единственным человеком, которого встревожило твое исчезновение, была дочка владельца гостиницы, она так и рвалась искать тебя. Наверное, чтобы поколотить. Что ты ей сделал?
– Ничего. В этом-то вся проблема.
– Луизито! – вскидывает она брови. – Это на тебя не похоже!
Я хотел бы объяснить ей, что это не похоже на меня, потому что я сам на себя больше не похож, но не смог бы объяснить этого даже самому себе. Хотя пытаюсь сделать это уже несколько недель.
– И все же как ты меня нашла?
– Где тебя искать, мне сказала одна девчушка, когда я пила кофе. По-моему, все ребятишки городка знают твой нынешний адрес.
– Еще бы, я здесь своего рода местная знаменитость.
Воцаряется пауза. Адела уставилась в кромку горизонта, где налившееся красным море соединяется с вечерним небом.
– Южная Италия выглядит не слишком привлекательно, но, согласись, панорамы здесь всегда прекрасны, – говорит она наконец.
– Добро пожаловать в мою гостиную, синьора гостья. – Галантным жестом я приглашаю ее расположиться на моей дюне.
Мы садимся рядом, я приобнимаю ее, она кладет голову мне на плечо.
– Спасибо, что приехала, – говорю я после долгого молчания.
– Не за что благодарить. Мне самой тебя не хватало. И потом, судя по твоим письмам, дела у тебя идут неважно. – Она ждет моей реакции и, не дождавшись, продолжает: – Это из-за той маленькой негоциантки с локонами?
Я не отвечаю. Потом встаю.
– Подожди меня здесь. Я сейчас тебе что-то покажу.
К сожалению, карта, которую Венера выберет чуть позже, в самом начале представления, – Любовь. Хотя, при ее-то имени, подозреваю, иного и ждать было нечего.
Я возвращаюсь со свертком, опять сажусь рядом с ней и осторожно разворачиваю ткань. Это еще одна вещь, которую я взял с собой, уезжая из Милана: кусок старинного красного дерева. Только сейчас он обрел форму.
