Эльза, Хэролд и Том лежали на полу в ванной Амелии, стараясь не поднимать голову, чтобы их нельзя было заметить через окно. Они не слышали, о чем разговаривали Барбара и Кукушка; до них доносился только смутный гул голосов. Они почти не дышали. Трое на ночлеге в палатке, подумал Том. Наконец стукнула задняя дверь и послышались шаги Кукушки – кажется, он удалялся в направлении луга. Примерно через минуту дважды щелкнула рация. Том поставил ее на самый тихий режим. Еще через несколько секунд раздался тройной щелчок. Кевин подтвердил, что Кукушка прошел через ворота и возвращался к Амелии.
Прошло еще не меньше минуты, прежде чем Том осмелился пошевелиться. Он медленно встал, посмотрел на Эльзу и Хэролда и от души выругался. Они тоже встали. Все члены команды напоминали выживших после землетрясения.
– Cazze[28], – выдохнула Эльза.
– Я здорово очканул, – пожаловался Хэролд.
– Тихо, – просвистела Эльза, как будто Кукушка все еще был в соседней комнате.
– Все в порядке, – сказал Том и открыл дверь. – Он уже на лугу. Ушел.
На площадке лестницы появилась Барбара.
– Я, конечно, прошу прощения, – заявила она, – но как, черт возьми, это получилось?
– Чего он хотел? – спросила Эльза.
– Забыл сигареты, – сказала Барбара. – Он забыл свои чертовы сигареты. Представляете, что было бы, если бы он поднялся наверх?
– Я бы выкурил с ним одну, – сообщил Хэролд. Все вернулись к работе.
Глава 63
Аким проснулся оттого, что в соседней комнате, как всегда, трахались Люк и Валери. Все шло по обычной схеме: прерывистое дыхание Люка, скрип кровати, пыхтение, стоны Валери, которые она пыталась заглушить простыней или подушкой. Она была как девчонка или новобрачная: жаждала заниматься этим каждую ночь, каждое утро. Валери была бывшей сотрудницей внутренней разведки и в операции оказалась случайно. Ее привел лично босс, потому что абсолютно не мог без нее обходиться. Однако, насколько знал Аким, Валери держали в секрете от кураторов Люка из DGSE. Даже Венсан встретился с ней впервые всего несколько дней назад. Люк заставил всех чуть ли не поклясться, что они будут держать язык за зубами. Всего лишь заподозрив, что Валери знакома с делом Холста, Париж мог запросто перекрыть им кислород.
Аким посмотрел на часы. Было всего шесть утра и к тому же воскресенье; он вполне мог бы поспать еще часок. Теперь он мог думать только о трахе и о том, когда можно будет наконец вернуться в Марсель.
– Вот задницы, – процедил он, надеясь, что его голос услышат в соседней комнате и стук изголовья о стену прекратится. Но матрас скрипел по-прежнему. Наконец раздался стон Люка – более громкий, чем обычно, – и шум стих, как будто водитель заглушил двигатель автомобиля. Через несколько секунд Валери прошлепала в ванную и открыла кран биде. Люк прокашлялся, включил радио и тут же сделал звук потише. Все как обычно.
Аким должен был заступить на дежурство в семь пятнадцать и сменить Слимана, который отдежурил ночь. Три дня назад он спустился вниз и обнаружил, что дверь комнаты Холста открыта, а Слиман и пленник разговаривают. В глазах Холста стояли слезы ярости и боли. Чуть позже, когда они прогуливались возле дома, Аким спросил Слимана, что такого он сказал Франсуа, и Слиман, заливаясь безумным смехом, ответил, что рассказал ему о Египте. Как выяснилось, он во всех подробностях описал Франсуа, что они сделали с его «фальшивыми мамочкой и папочкой». Он ржал так, будто это была самая смешная вещь на земле, и Аким не выдержал. За эти дни он проникся к Франсуа симпатией; Холст держался достойно, и он невольно начал испытывать к нему уважение. Сильный стресс и длительное пребывание в одном и том же месте вылились в неконтролируемый приступ ярости. Аким набросился на Слимана и осыпал его градом ударов. Через секунду они, сцепившись, катались по земле, как двое мальчишек, а еще через минуту или две уже смеялись, глядя друг на друга и отмахиваясь от мух. Аким отряхнул пыль с одежды и кроссовок.
– Да кого он на хрен вообще волнует, – сказал Слиман и тоже отряхнулся. Мимо проехал трактор, и они пригнулись.
Кого он на хрен вообще волнует? Потом Аким много думал над этим вопросом. «Волнует ли меня Франсуа? Должен ли он меня на хрен вообще волновать?» Да, он причинил боль его отцу, это правда. Но тогда, в Египте, нож был у Слимана. И именно Слиман хотел прикончить того шпиона в La Citй Radieuse. Аким не хотел, чтобы кто-то, а особенно Франсуа, считал, что он и Слиман сделаны из одного теста. Аким был солдатом. Он выполнял приказы и оставался верен тому, кто ему платил. Со Слиманом никогда нельзя было угадать, на чьей он стороне, о чем думает и какой выкрутас выкинет в следующую минуту.
Кого он на хрен вообще волнует? Вчера вечером, ложась в постель, Аким подумал, что ему, возможно, придется убить Холста. Наверное, именно эта мысль и не давала ему покоя. Он не хотел этого делать, но понимал, что Люк и Валери достаточно безумны, чтобы отдать ему такой приказ. Просто чтобы проверить его на верность. Часов в семь, после обычного вечернего заплыва в бассейне, Люк получил имейл из Парижа. После него стало ясно, что первая фаза операции завершена. Это была расшифровка разговора, состоявшегося в квартире Кристофа Делестра на Монмартре. Он был записан еще пять дней назад, но благодаря типичной для Парижа неразберихе достиг Люка только сейчас. В беседе участвовали Делестр, его жена и сотрудник МИ-6 по имени Томас Келл. Келл, как тут же понял Люк, был тот самый Стивен Юниак, который разговаривал с Венсаном на пароме и которого Аким и Слиман пощипали в Лучезарном городе. Келл припер Делестра к стенке, показал ему фотографию Венсана и выяснил, что Холста подменили. Люк, в развевающемся халате, бросился вниз. С его ног стекали ручейки воды; не обращая на них внимания, он громко призывал Валери.
– Гребаная МИ-6, – заревел он. – Гребаная Амелия Левен. Я был прав. Она все раскопала. Она знает о вторых похоронах.
Они сильно поссорились; потом Люк оделся и погнал в Кастельнодари. Там он заказал полчаса в интернет-кафе и отправил Венсану имейл.
«Они знают о вторых похоронах. Стивен Юниак на самом деле агент МИ-6 Томас Келл. Он нашел Делестра в Париже. Левен наверняка в курсе и играет роль. Все отменяется. Немедленно возвращайся. Встречаемся в Париже в воскресенье в полночь».
