– Как тебе, Артур? А к ней черную куртку, белый галстук и плащ для оперы, наброшенный на плечи. Оскар Уайльд пережил сверхъестественные приключения и должен излучать таинственность, когда сойдет с поезда.
Конан Дойл недоверчиво скривился:
– Не надейся на пышную встречу, Оскар.
– Au contraire[6], Артур, – усмехнулся Уайльд, – будут толпы. Зря я, что ли, посылал Фрэнка в ближайшую деревню с телеграфом – оповестить газеты и десяток моих друзей о нашем прибытии. Если Ватерлоо не лопнет от скопления народа, я обижусь навеки. А теперь пойду, – добавил он, покончив с переодеванием, – и понаблюдаю за реакцией пассажиров второго класса на мой наряд. Постарайся не влипнуть без меня в историю, Артур.
Конан Дойл хмыкнул в ответ. Уайльд лукаво улыбнулся, скользнул за дверь, грациозно сдвинув шляпу набок, и исчез.
Вскоре шотландец мысленно вернулся к Хоуп Тракстон. Он представлял, как она бредет по мрачным коридорам замка в черном шелковом платье, сопровождаемая шлейфом теней. Вспомнил об умершем отце, о смертельно больной жене и ужасной непредсказуемости жизни. Как ни старался Дойл, он не мог отогнать угрюмые думы о будущем. «Я связан с Туи узами брака, но кто знает…»
Он ненавидел себя за недостойные мысли.
Открылась дверь. Конан Дойл обернулся, ожидая увидеть друга. Но на пороге стоял не Уайльд. На вошедшем была белая военная форма с фуражкой. Лицо скрывала белая кожаная маска.
Конт.
Он запер купе и зачем-то зашторил окна, выходящие в коридор. Наконец повернулся и сел напротив, нацелив на Конан Дойла черный веблей.
– Что, черт возьми, происходит?
– Кажется, вы меня не ждать? – спросил Конт с сильным восточноевропейским акцентом.
Конан Дойл лихорадочно соображал. Его револьвер в чемодане, вряд ли Конт любезно позволит достать его.
– Значит, все это время вы были в сговоре с Шеймусом Криганом?
Конт медленно покачал головой:
– Вы совсем ничего не понять, доктор Дойл.
Он обернулся на резкий стук в дверь купе, встал, продолжая целиться в Конан Дойла, и отпер дверь. Вошел Уайльд, лишь мельком взглянув на незваного гостя:
– Ах, вы уже встретились.
На глазах у друга, совершенно сбитого с толку, он сел рядом с Контом, беззаботно скрестив ноги, и закурил.
– Что? Так… вы? Оскар, как ты… Я не…
– Ты придумал великого детектива, Артур, – холодно заметил Уайльд, – однако в отличие от него совершенно обделен способностью к умозаключениям.
Конан Дойл только озадаченно открыл рот.
Уайльд метнул на него убийственный взгляд. Вдруг плечи его затряслись, и, не в силах дольше сдерживаться, он расхохотался, запрокинув голову.
– Ох, Артур, – проговорил он, задыхаясь от смеха, – ты бы видел свое лицо…
Вдоволь позабавившись, он подался вперед и похлопал друга по колену:
– Прости, дружище, кажется, я перегнул палку.
Он обернулся к Конту:
– Думаю, пистолет можно убрать.
Тот безропотно спрятал револьвер в кобуру.
– Самое время для неожиданной развязки.
Конт поднялся, скинул фуражку: волосы были одного цвета с темно-рыжей бородой, зачесаны назад и напомажены. Вдруг он потянул их у основания – оказалось, что это парик. Следом снял бороду и усы. Наконец дошла очередь до маски. Конан Дойл ахнул, увидев женственное создание – чистого ангела, сошедшего с картины Рафаэля.
– Кажется, вы знакомы с Джорджем, – непринужденно заметил Уайльд.
Конан Дойл на мгновение онемел от удивления.
– И ты до сих пор молчал! Я и подумать не мог! Как тебе удалось?
– Когда ты рассказал об Обществе и его мистиках, я написал им от имени Конта из Боровении, несуществующей восточноевропейской страны. И тоже использовал водяной знак – прусского двуглавого орла. ОПИ обрадовалось возможности развлечь высокого гостя. Оставалось обрядить Джорджа в военную форму – позаимствовал у Брэма Стокера из его театральной постановки – и вуаля! – на свет появился Конт. Ты, конечно, считаешь меня сибаритом, так оно и есть, тем не менее я стойко нес вахту. А Джордж был моими глазами и ушами.
Ирландец театрально поклонился, прижав руку к груди.
Джордж встряхнул белокурыми кудрями и пожаловался на зуд от парика. Уайльд обернулся к нему.
– Пора попрощаться с Джорджем, он сослужил нам хорошую службу. Думаю, Артуру будет приятнее с такой попутчицей, как Джорджиана.
Юная красавица рассмеялась и вскочила на ноги. Она выудила из чемодана Уайльда длинное платье. Конан Дойл поспешил отвернуться, как подобает джентльмену, когда она начала расстегивать пуговицы. Пару раз он ловил ее отражение в окне, и у него захватывало дух.
– Уже можно смотреть, Артур, – сообщил наконец Уайльд.
Джорджа как не бывало, на его месте сидела восхитительная Джорджиана.
– Рада новой встрече с вами, доктор Дойл.
Актриса говорила чистым голоском с интонацией, характерной для салонных пьес Уайльда. Она сделала реверанс, и ее ресницы кокетливо затрепетали.
– Надеюсь, я вам понравлюсь больше, чем противный Конт.
Она преобразилась до неузнаваемости. Изящный изгиб бровей, красивое лицо с персиковыми скулами, пухлый вишневый ротик. Локоны светло-пепельного парика рассыпались по плечам. Тонкий стан подчеркивало белое шелковое платье, обтягивающее бедра и открывающее небольшую, но упругую грудь.
– А действительно, – согласился Уайльд, проследив недоуменный взгляд друга, – как она ее прятала?
У него на шее висела вместо шарфа длинная льняная повязка. Он потряс ею у друга перед носом.
– Старый театральный трюк, – объяснил Уайльд, – наследие тех времен, когда дам не пускали на подмостки. Бедняжкам приходилось прибегать к хитрости, чтобы скрыть… женские прелести.
– В-вижу, – проговорил Дойл, запинаясь, и залился румянцем, – то есть… да, понимаю.
Он подумал об ангеле, который освободил его из гроба и поцелуем вернул к жизни. Это была Джорджиана.
Остаток пути прошел спокойно; им было вполне комфортно втроем. Конан Дойл описывал их приключения в своей тетради, на ее страницах оживали призраки Тракстон-Холла. Покончив с воспоминаниями, он поставил внизу подпись: «Артур Конан Дойл» и дату: «14 апреля 1894 года». Закрыл свой путевой дневник и запер замочек. Напротив Уайльд и Джорджиана играли в карты и беззлобно подтрунивали друг над другом – наконец-то ирландец дорвался до криббиджа.
Когда Конан Дойл положил на место тетрадь, из папки выпала другая, точно такая же, в кожаном переплете. Он не помнил, чтобы брал ее с собой. Поддавшись безотчетному чувству, вынул ручку, аккуратно вывел на обложке: «Тетрадь для заметок № 2» – и добавил двоеточие, которое будто повисло в воздухе, требуя продолжения.
