Она не могла остановиться, так как боялась первых его слов. Что он скажет ей в двенадцать ночи?
– Здравствуйте. Вы где?
– В Кудряшово.
– На юбилее?
– Откуда вы знаете?
– Я многое о вас знаю.
– Например?
– Например, что вам сейчас одиноко и хочется мужского общества.
– Идите к черту!
Она с силой нажала на кнопку, обозвала себя идиоткой и с ходу бросилась в кровать. Раздалась мелодия из мобильника. Татьяна поняла, что это Солодовников. Она заблокировала телефон и постаралась уснуть. Усталость и длинная дорога все же сказались. Через час она спала.
Утром она привела себя в порядок и поехала к писателю, чтобы проститься. Он радушно встретил ее, пригласил в дом, усадил за стол. Какие-то женщины, видимо, родственницы, быстро накрыли стол для утреннего чая. Татьяна с удовольствием выпила чаю с настоящими сливками, съела ватрушку и кусок рыбного пирога.
Старик ухаживал за ней, как за дочерью, ласково и внимательно. Спросил ее о семье, но, увидев, как вспыхнула она от неожиданного вопроса, перевел разговор на свою сельскую жизнь:
– Я по утрам рыбу ловлю. Вот этот пирог из нашего сазана. Редко, но попадается. Отличная рыба. Когда-то ею кишело в нашей реке. А теперь, как и везде, другие времена. Леса-то как загажены, особенно возле дорог. Это же настоящее стихийное бедствие, созданное руками человека!
Татьяна лишь поддакивала старику, изредка вставляя замечания. Она понимала, что ему необходимо высказать наболевшее, излить душу. Его «разговорило» не высокое положение собеседницы, а ее искреннее внимание, умение слушать, вникая в самую суть.
После часовой беседы за уютным деревенским столом она поблагодарила за угощение, поцеловала старика и села в «Волгу», где ее дожидались Ронская и пресс-секретарь. Всю дорогу она вспоминала знаменитого писателя, рассказавшего о себе за один день общения гораздо больше, чем все его книги, а ночной звонок старалась забыть, стереть из памяти, но это плохо получалось.
На следующий день ей позвонили из Дома художника и пригласили на выставку художника-абстракциониста Бежко. Татьяна поблагодарила за приглашение, но тут же вспомнила, что Торопов в отпуске. А именно его она частенько командировала на открытия выставок. Он был вхож в богему, знал многих по именам, по творческим направлениям и пристрастиям, поэтому его присутствие никого, как сейчас говорят, не напрягало. Ничего не оставалось, как идти самой. После обеда она не вернулась на службу, а решила привести себя в порядок, для чего поехала в салон. Оттуда и направилась в Дом художника.
В большом зале, где разместилась выставка, скопилось довольно много народу. Татьяну Михайловну сопровождал директор Дома художника. Он подвел ее к виновнику события, плотному мужчине с черной курчавой бородкой и в круглых очках, представил его, произнес несколько общих фраз и отошел, оставив их наедине.
– Вы знаете, – сказала Татьяна, как бы извиняясь, – в абстрактной живописи я не очень ориентируюсь. Вы не могли бы провести для меня мини-экскурсию с небольшими комментариями?
– Пожалуйста, Татьяна Михайловна, рад служить. Хотя объяснять искусство – дело искусствоведов и вообще неблагодарное дело, – торопливо произнес Бежко, немилосердно шепелявя и произнося вместо «л» букву «в».
Он повел ее вдоль стен и скороговоркой делал краткие пояснения.
– Сегодня ведь больше нет школ и направлений, Татьяна Ивановна.
– Михайловна, – сухо поправила Татьяна.
– Пардон. Татьяна Михайловна. Каждый художник сам по себе. Взять меня, например. Мое агрессивное самовыражение в виде пощечин общественному вкусу никого сейчас не ставит в тупик. Ушли те времена, когда творца пытались засунуть в прокрустово ложе какого-нибудь искусственно навязываемого жанра или течения. Художник изначально свободен, ему претят всяческие указки, откуда бы они ни шли. Помните Белинского: «Мы бедны, потому что глупы»? Глупость, годами навязываемая нам сверху, сделала нас бедными, в первую очередь эстетически.
Татьяну поразили масштаб и колорит его полотен. Это были огромные холсты с неопределенным изображением в черно-красно-серых тонах. Художник избрал в качестве композиции и формы беспорядочное нагромождение волнообразных полос, пунктиров и пятен в виде клякс. Но говорил он весьма занятно. Татьяна слушала и удивлялась, сколько фантазии в человеке. Ему бы в писатели, а не кистью махать туда-сюда. Но естественно, ничего подобного она не сказала. Ее быстро утомили эти произведения, и она нашла повод, чтобы остановить разошедшегося художника.
– Извините, что отняла ваше время, – сказала Татьяна, когда они отошли от очередного «шедевра». – По-моему, вон той даме не терпится вас поздравить.
Бежко повернул голову и расплылся в щедрой улыбке. Татьяна воспользовалась паузой и пошла в противоположную сторону зала. Внезапно ее внимание привлекло относительно небольшое полотно с изображением ночного неба, а может быть, космического пространства. Привлекла прежде всего необычная для Бежко палитра. Здесь присутствовали желтый цвет и ультрамарин. Татьяна подошла ближе и поняла, что ошиблась. Издали ей показалось, что в темном небе мерцают звезды и планеты, а при ближайшем рассмотрении вместо звезд она увидела поток каких-то предметов. Хотя предметами их можно было назвать с большой натяжкой. На густом ультрамариновом фоне художник изобразил движение цветовых пятен причудливых конфигураций, названия которым не было. Правда, в одном Татьяна узрела подобие женской ножки.
– «Мужские сны», – прочитала она вслух название картины и хмыкнула.
– Ради нее одной можно вынести парад всех этих монстров, – раздался сзади голос Солодовникова. – Выставка одной картины.
– Господи, скоро я начну заикаться из-за вашей манеры подкрадываться! – оглянулась на него Татьяна.
– Татьяна Михайловна, – Солодовников встал за ее спиной почти вплотную, – не велите казнить. Я по поводу той пошлой фразы по телефону. Не знаю, как она вырвалась. Наверное, от растерянности.
– Это мне должно быть стыдно, – резко сказала Татьяна. – Звонить по ночам нелюбимому мужчине пошло и безнравственно.
– А вы по-прежнему беспощадны.
– Какая есть.
К ним подошел Бежко:
– Татьяна Михайловна, я вижу, как вы долго стоите возле моих «Мужских снов». Я знал, что она не оставит вас равнодушной.
– Да, вы правы. Она мне нравится.
– Сколько она стоит? – спросил Солодовников. Бежко растерялся, покраснел, затем выпалил:
– Десять тысяч.
– Мы покупаем ее, – спокойно сказал Солодовников и уточнил: – В долларах?
Бежко окончательно сконфузился, зачем-то воровато оглянулся и шепотом ответил:
– Да, кхм, в долларах.
– Я выпишу вам чек, – холодно сказал Солодовников и посмотрел на Татьяну: – Это подарок департаменту культуры.
