Но Коул снова удивил. Он не расстегнул крохотную пряжку спереди. Вместо этого обратился к чувственным вершинкам и нежно провел по ним пальцами — сквозь тонкую ткань. Возбуждающее прикосновение подарило восторг ожидания.
Лина непроизвольно выгнулась, стремясь к близости. В ответ Коул провел языком сначала по одному соску, потом по другому и наконец бережно подул на влажный шелк.
Еще ни разу в жизни Лине не доводилось испытывать столь изысканное и вместе с тем острое наслаждение. И это при том, что до сих пор она оставалась почти одетой. Но вот Коул захотел большего и потянулся к застежке лифчика. В этот момент Лина выключила настольную лампу.
Комната утонула во тьме.
— Ничего не видно! — пожаловался Коул.
Лина прижала его ладони к груди.
— Действуй на ощупь.
Он последовал совету. Снял лифчик и начал искусно соблазнять губами и дьявольским языком. Нестерпимая сладкая мука терзала, томила, манила и пугала. Столько ощущений одновременно!
Рука скользнула вверх по бедру и проникла в шелковые трусики. Нащупала мечтающий о наслаждении клитор. И Лина вознеслась на вершину. Стремительно и безумно. Потом еще раз, и еще. Взлетала к луне, возвращалась и вновь взлетала.
Лина смущенно опустила голову на плечо возлюбленного, пытаясь скрыть неловкость: оргазм пришел так неожиданно, так быстро. Но Коул не позволил спрятаться. Быстро лишил ее остатков одежды, выпрыгнул из джинсов, сбросил рубашку, скинул ботинки и сдернул трусы. Впечатляющий спектакль сопровождался возбужденным выразительным монологом: Коул рассказывал, как она его волнует, как готова его принять, как он сам ждет счастливого мгновения.
Оказавшись полностью обнаженной, Лина почти пропустила мимо ушей соловьиные трели. Надлежало как можно проворнее скользнуть под покрывало. Коул тут же оказался рядом и нежно склонился, спрашивая взглядом, что делать дальше. Лина привлекла его к себе и провела ладонями по сильному телу. Ах, как славно они подходили друг другу!
Опустив голову, он еще раз приник губами к груди, а потом осторожно провел зубами вокруг сосков. Лина уже с трудом дышала.
Вот Коул исчез под покрывалом. Куда же он отправился? Что собирался делать?
Ответ явился сам собой. Удовольствие оказалось настолько острым, что немедленно потребовалась точка опоры. Лина изо всех сил уперлась пятками в матрас. А Коул впился языком в ее лоно.
Лина застонала и, подобно яркой разноцветной мозаике, рассыпалась на мелкие кусочки.
Коул появился из-под простыни, нащупал карман джинсов, вытащил презерватив и ловко надел его.
Простыня отлетела в сторону, а Коул одним мощным движением оказался в недрах ее тела, мгновенно наполнив собой. Лина все еще трепетала от недавнего оргазма, а он ритмично раскачивался, с каждым движением проникая все глубже — до тех пор, пока, казалось, не достиг конца пути.
На мгновение замер в ее объятиях, воспарив в свободном полете, а потом, подобно опалившему крылья Икару, рухнул на землю. Вернее, на Лину.
Спустя некоторое время, когда слова вновь обрели некоторый смысл, она заговорила:
— Я отдалась тебе до первого свидания. Какая я после этого?
— Умная.
— Хм. Не сказала бы, что это первое слово, которое приходит на ум.
— А зря. — Коул нежно погладил ее по щеке. — Ты умная, чуткая, забавная, изобретательная и невероятно, фантастически сексуальная.
— Заметь, в темноте.
— Лампу решила выключить ты. Давай повторим, на этот раз при свете, а не в темноте.
— Подожди, — Лина остановила его руку, не позволив включить лампу, — я еще не готова.
— Сейчас исправим. — Он бережно прикрыл обнаженную грудь Лины большой ладонью.
— Исправлять должна я сама.
— Что ж, давай, если это так важно.
— Я не имею в виду… — Она отстранила руку и села в постели, обняв колени и почти забыв о голой спине. — Я говорю не о чувственном возбуждении.
Коул осторожно провел пальцем по ее позвоночнику.
— Скажи, что не так?
— Дело в том, что я привыкла притворяться. «Притворяйся, пока не добьешься цели».
Коул на мгновение замер, а потом взял Лину за плечи и повернул лицом к себе.
— Хочешь сказать, что несколько минут назад ты имитировала оргазм?
— Нет. Речь об уверенности в себе и самооценке. Вот что я постоянно изображаю.
— И во всем виноват тот негодяй, который жестоко обидел тебя в Чикаго?
— Давай просто скажем, что тот парень не способствовал повышению самооценки, и забудем о нем.
Лина услышала, как Коул встал с постели. Он уходил. Что ж, трудно винить свободного человека. Кому приятно выслушивать нытье? Откровенничать всегда вредно.
Лина погрузилась в грустные размышления и даже не сразу заметила, что Коул не схватил одежду и не бросился наутек. Нет, вместо этого он зажег две большие ванильные свечи, которые стояли на столе.
— Моя сестра сегодня едва не совершила акт самосожжения.
— Правда? — Таинственные блики скользили по полному сил прекрасному телу. Он вернулся в постель. — Если честно, твоя сестра не слишком меня интересует. Интересуешь ты, и только ты.
— Что ты делаешь?
Коул медленно, но настойчиво тянул покрывало. Лина изо всех сил вцепилась в край.
— Если спрашиваешь испуганно, значит, делаю что-то непозволительное. — Голос Коула наполнился волнующей хрипотцой. — Разреши прояснить ситуацию. — Он поцеловал ее. На сей раз поцелуй оказался горячим, нетерпеливым, почти голодным.
Ласковые руки исследовали и радовали тело, а слова и взгляды не уставали убеждать в красоте, привлекательности, желанности. Каждая линия, каждый изгиб, каждый уголок получили свою долю восхищенного внимания и наслаждения. Коул прикасался руками, губами, языком и зубами, целовал, лизал, втягивал, даже эротично покусывал — начиная со лба и мочек ушей и до самых пяток, не пропустив ни единого квадратного дюйма живого пространства.
Он доказал Лине абсолютную неоспоримость ее божественного происхождения; убедил в принадлежности к сонму небожителей. И еще несколько раз вознес на вершину удовольствия. Еще один презерватив — и вот он снова слился с ней в единое целое, страстно и гортанно выкликая — нет, словно непобедимый лев, рыча ее имя.
Лина наблюдала за Коулом в неровном мерцании свечей. Красивое лицо озарено страстью, потемневшие синие глаза сияют нетерпением, не упускают ни единого ее движения, ни малейшей смены настроения, пристально следя, как она поднимается все выше и выше в нестерпимом наслаждении. Все постороннее, все лишнее исчезло, растворилось, улетело. Сомнения, страхи, вопросы бесследно растаяли в воздухе. На свете не существовало ничего, кроме любви. Он и она — одни в целом мире.
