С тех пор как Роберт пришел в себя, миновало уже больше недели, и все это время между ними была какая-то странная недоговоренность. Роберт выглядел отчужденным, равнодушным и почти виноватым из-за причиняемого им беспокойства.
Хотя Керкленд поправлялся быстро, его не спешили переселить в другую спальню, и они с Элизабет по-прежнему жили в соседних комнатах. Но несмотря на это, Роберт больше ни разу не входил к жене. Казалось, рана остудила его и в нем нет прежнего пыла.
Элизабет все время чувствовала его взгляд. Граф следил за женой постоянно. Ей часто хотелось нагнуться к Роберту, поцеловать его в губы, но непонятная робость и стыдливость останавливали ее. Этот равнодушный человек очень смущал ее.
Настал день, когда Роберт почувствовал, что у него хватит сил спуститься вниз и пообедать вместе со всеми. Сапоги ему начистили, штаны починили и выстирали, нашли рубашку, которая налезла на его широкие плечи. К счастью, Роберт был уже не так бледен, но обычный бронзовый загар исчез с его лица.
Неуверенно спускался Роберт по лестнице. Элизабет затаив дыхание смотрела, как осторожно ступает муж по ступенькам. Было видно, что спуск дается ему с трудом.
Сначала Роберт, ее отец и брат разговаривали несколько натянуто, но к тому времени, как подали баранину, напряжение исчезло, и беседа, потекла свободно.
– Вы не знаете, что с Монтрозом? Где он сейчас? Никаких вестей не было? – спросил Роберт.
– Судя по слухам, он сейчас на западе. Говорят, они с Дугласом отправились повидать Хантли, – сказал лорд Скотт.
– Аргайл и Кэмпбеллы везде рыщут – разыскивают Монтроза и его людей. И вешают всех подозрительных. В народе уже прозвали виселицу алтарем Аргайла, а его самого – герцогом Обмана. Говорят, что виселица ждет каждого, кто помогает Монтрозу, – брякнул Эндрю.
Лорд Скотт бросил на сына укоризненный взгляд, а Элизабет сердито посмотрела на брата, но ничего не сказала. Керкленд помрачнел.
– Значит, из-за меня вы все в опасности.
– Не думайте об этом, Роберт. Аргайл боится ссориться с большими кланами. Он предпочитает выдергивать перышки у мелких птичек. Он не рискнет поднять руку ни на одного лоулендского лэрда.
– И все же, милорд, я злоупотребляю вашим гостеприимством.
– Ни слова больше, лорд Керкленд. Неужели я должен напоминать вам, что ваш отец был моим самым близким другом? Я не стану выгонять из дому его сына. Не могу же я отдать вас на милость Арчибальда Кэмпбелла! А речь моего сына течет так же свободно, как вино, которое он поглощает.
Эндрю поставил бокал, бросил робкий взгляд в сторону Роберта. Он понял, что сказал что-то не то, но уже было поздно.
– Я многим обязан Эндрю, лорд Скотт. Он спас мне жизнь.
– Это верно, – Александр Скотт глянул на сына – но он еще очень молод, и, боюсь, я с ним слишком строг.
– Ваш сын – настоящий мужчина, лорд Скотт, и он это уже доказал. Я полагаю, не многие способны на подобный поступок.
Эндрю с благодарностью посмотрел на Роберта Керкленда. Элизабет ласково улыбнулась Роберту. «Как ловко он сгладил промах Эндрю! Настоящий благородный человек».
– А теперь, джентльмены, я оставлю вас в обществе бренди, – проговорила молодая женщина и направилась к двери. Мужчины встали. Роберт не сводил с нее взгляда, исполненного тоски и страсти.
Элизабет поднялась на стену замка и стала смотреть на звезды. Приближалась зима. Бет радостно вдыхала живительный морозный воздух. За столом она прекрасно поняла, что Роберт неспокоен и что он будет настаивать на своем отъезде из Бэллантайна. Как сладко было просыпаться каждый день, зная, что сейчас она увидит его! Она не понимала, почему Роберт так холоден, но, какова бы ни была причина этого, им надо поговорить начистоту. Она больше не может молчать и делать вид, что ничего не происходит.
Теперь они уже не были мужем и женой. На прошлой неделе истек срок их брака. В церкви они так и не обвенчались. Но как ни странно, ни один из супругов не заговаривал об этом. Да и с какой стати? Ведь они никогда ничего не обсуждали из того, что касалось их лично. Элизабет не могла поверить, что Роберт не знает о новом положении дел. Очевидно, это его не беспокоит.
Бет посмотрела на обручальное кольцо, которое Керкленд силой надел ей на палец. Не снять ли его? Не вернуть ли Роберту? Бет подняла глаза к небу:
– Боже, что же мне делать?
Роберт лежал и смотрел на закрытую дверь соседней комнаты. Он знал, что там, за этой дверью, лежит в своей кровати Элизабет. При одной мысли о ней руки его холодели, он так соскучился по своей любимой!
Как это сладко – держать ее в объятиях, ощущать мягкость ее тела, ее тонкий аромат!.. Но он решил, что этого больше не будет никогда.
Элизабет была права – он хочет брать от жизни все лучшее. Он мог умереть, а она родила бы дитя, а потом ребенок рос бы без отца. Кто знает, чем кончится для него следующее сражение? Он должен уехать как можно скорее. Через несколько дней он уже сможет сесть в седло. Граф решил больше не причинять зла Бет. До сих пор он был уверен, что неуязвим, а Джеймс Грэхем – непобедим. Филипхоу показало, какая это чушь. Если он погибнет в этой войне, он по крайней мере не заставит больше Элизабет страдать. Он откажется от нее прежде, чем успеет опять чем-либо огорчить ее.
Граф был настолько погружен в свои мысли, что не заметил, как дверь отворилась и в комнату вошла Элизабет. И вдруг она оказалась пред ним. Длинные волосы скрывали ее плечи. На Бет была одна лишь рубашка. Она молчала. Несмотря на тусклое освещение, Элизабет увидела, что Роберт смущен. Она сразу поняла – в его темных глазах затаилась страсть.
Роберт смотрел как околдованный: руки Бет скользнули к завязкам рубашки, развязали их, едва уловимым движением плеч она спустила с себя легкое полотно. Рубашка упала к ее ногам.
Роберт сжал кулаки. Он не хотел терять голову. Перед ним стояла сама Афродита – богиня любви. Граф не мог отвести глаз от молочно-белых плеч. «Шея. Такая тонкая, стройная. Грудь. Белая, нежная, пышная, соски затвердели. От холода? Надо ее согреть. Талия. Тоже тонкая. А ножки...» Роберта охватило желание, он облизал пересохшие губы.
Одно движение – и Элизабет уже под одеялом рядом с ним. Роберт привлек ее к себе. Он осыпал поцелуями ее глаза, лицо, шею, он не пропускал ни единого изгиба.
Никогда еще не ласкали они друг друга с такой страстью. Нежность придет потом, а сейчас только страсть! Алчная, дикая, всепожирающая страсть! В ту ночь они разрешали друг другу все!
Потом они лежали тяжело дыша. Роберт так и не выпустил Элизабет из объятий. Отдышавшись, они стали шептать друг другу нежные слова. Он осыпал легкими поцелуями ее губы и глаза.
– О Боже, Бет, как же я люблю вас!
Он откинулся, ослабевший от любовных ласк. Тогда Элизабет наклонилась над ним и подарила ему поцелуй.
– Я люблю вас, Роберт. Я люблю вас так, что превращаюсь в вашу любовницу. Мы уже не муж и жена, а я все равно прихожу к вам в постель.
