— Я хочу сесть, — вновь говорит она, тихо, но настойчиво.
У нее очень бледное лицо, а кожа под глазами имеет фиолетовый оттенок, как будто она не спала всю ночь. Глаза огромные — синие и очень яркие. Должно быть, она старше, чем мне вначале показалось. Девочка придвинулась к матери еще ближе и злобно смотрит на нее.
— Садись на пол, — говорит мама и отталкивает ее.
Девочка неохотно сгибает колени и приседает на пол, не разваливаясь, а собираясь в плотный аккуратный комочек.
Теперь она поднимает глаза на меня; ее взгляд уверен и настойчив, как будто она думает, что может так меня загипнотизировать, что я пересяду. Пробую ей улыбнуться, но не встречаю никакого ответа и отвожу взгляд.
— Ма-ма-ма-ма… — лепечет малыш.
— Генри! — говорит мама радостно, берет его за ручки и раскачивает на коленях вверх-вниз.
Он хохочет. Смех долог, заразителен, удивительно мелодичен, с ритмичными всплесками.
— Есе, — повторяет он снова и снова. — Есе… есе…
Я наблюдаю за ним. Мне хочется протянуть руку и потрогать его пухлые ручонки, поцеловать его в толстые щеки, сделать так, чтобы он, смеясь, смотрел на меня. Я улыбаюсь ему.
Девочке интересно это веселье. Она дотрагивается до малыша.
— Генри, — зовет она ласково, щекоча ему локоток.
Генри пытается обернуться и посмотреть на нее, от этого ритм его подпрыгиваний нарушается.
— Оставь его в покое, Меган, — резко говорит мать.
Рука Меган безвольно опускается, и она отворачивается.
Я снова ловлю ее взгляд и сочувственно улыбаюсь. На этот раз замечаю ответный отблеск в ее глазах, усмешка пробегает по ее лицу. Мама опять начинает подбрасывать Генри на коленях, но тот утратил к прыжкам весь интерес. Он засовывает в рот палец и сразу же начинает сосать. Однако палец вскоре выскальзывает, и малыш начинает пищать. Мне хочется взять его, посадить к себе на колени, крепко сжать в объятиях.
— Миссис Мэйтленд. — Медсестра называет мое имя. — Знаете номер кабинета?
Я киваю и быстро иду по коридору к комнате доктора Кросс.
Она ждет меня. Видимо, ей позвонили из регистратуры.
— Привет, Китти. Проходите и садитесь.
Создается впечатление, что она всегда рада меня видеть. Но я не очень-то поддаюсь этому приятному ощущению, так как понимаю, что она вынуждена так разговаривать с каждым к ней приходящим. Это и есть профессионализм.
Сажусь. Невидящим взглядом смотрю в потолок, потом в окно, сквозь жалюзи. Им нужно сделать окна с зеркальными стеклами: тогда все, кто находится в помещении, смогут смотреть на улицу, а люди с улицы будут видеть только свое собственное отражение. У них будет возможность узнать непосредственно перед посещением врача, насколько плохо они выглядят.
Я рассказываю доктору Кросс о том, как умерли бабушка с дедушкой. Рассказываю о похоронах. И останавливаюсь. Она понимает, что есть что-то еще, и ждет. Не подталкивает и не подгоняет. Я перебираю в уме разные фразы, потом сдаюсь и позволяю словам выстраиваться так, как они сами того хотят.
— Моя мать вернулась из мертвых, — говорю я. — Моя дорогая мама. И тут оказалось, что она вовсе не моя мама.
Я рассказываю ей эту историю о Маргарет и Дине, о моей реакции на это ужасное предательство со стороны отца, который оказался вовсе не моим отцом, и братьев, которые тоже мне не братья.
Она слушает, но сразу не отвечает. Кажется, она все обдумывает. Поэтому получается, что я сижу в ее тишине, обернувшей меня, как одеяло, ставшей для меня удобным защитным слоем. Все то смущение, гнев, одиночество, которые кружились, перегоняя друг друга, в моем сознании, кажется, куда-то на время отступили. Мне хотелось бы просидеть вот так весь день.
— Джеймс знал об этом? — спрашивает она.
— Говорит, что нет, — отвечаю я после некоторых колебаний.
— Вам не кажется, что нам стоит ему доверять?
Мне нравится, как умело она определяет самое больное место.
— И как вы теперь собираетесь звать отца?
Этот вопрос застает меня врасплох. Я так устала от решения проблемы, как обращаться к матери, от осознания себя в новой роли, что даже и не подумала, что больше не могу называть папу папой. Не могу я звать его и по имени, а другие варианты мне просто в голову не приходят.
Непонятно откуда, но доктор Кросс уже все это знает.
— Может, все-таки стоит так и продолжать всегда звать его отцом?
Я испытываю странное облегчение.
— Вы разговаривали с ним после того, как все это произошло?
— Нет, — говорю я.
Он приходил ко мне. Я слышала, как он звонил в звонок, стучал в дверь, кричал в щель почтового ящика. «Китти! — звал он. — Китти, мне нужно поговорить с тобой». А потом более спокойно: «Пожалуйста, позволь мне войти, Китти. Пожалуйста».
Никогда раньше я не слышала, чтобы он так говорил. Он всегда требует, кричит, предлагает, но никогда не просит. В конце концов он ушел. Не знаю, зашел ли он к Джеймсу, я даже не уверена, помнит ли он, что мы с Джеймсом живем в соседних квартирах. Он не заходил в мою квартиру с того дня, как я переехала. Я сама его всегда навещала.
Он пробовал звонить, но я не поднимала трубку. Я слышала его голос на автоответчике. «Китти, это отец. Нужно поговорить».
После пятой попытки он решил дать объяснение. «Я собирался все рассказать тебе, Китти. Я всегда считал, что скажу правду, когда тебе исполнится восемнадцать. Но ты выросла раньше, чем я это осознал. Но что из-за этого меняется? Разве я когда-нибудь бросал тебя?»
Дело совсем не в этом. Ты мне лгал.
«Мне нравится быть твоим отцом, — говорил он снова. — Я хочу, чтобы ты оставалась моей дочерью».
Отлично. Все, что хочешь.
И все-таки я не брала трубку.
Доктор Кросс выслушивает все молча. Мне очень жаль, что я ее этим загружаю, но кому же еще я могу это рассказать? Кажется, что она просто все впитывает. Ничто ее не удивляет, ничто не шокирует.
Наконец я начинаю понимать, что нахожусь здесь дольше обычного. Будет нарушен график ее приема.
— Приходите завтра, — говорит она. — Попросите в регистратуре, чтобы вас записали на конец дня, если не будет свободного времени.
Во мне поднимается огромная волна благодарности. И как это ей удается вбирать в себя все сложности и оставаться спокойной?
— Спасибо, — говорю я и ухожу.
Выйдя из кабинета, я жду, чтобы записаться на следующий день. Генри, Меган и их мама еще не ушли. Меган сидит на моем стуле, болтая ногами. Увидев меня, она открыто мне улыбается. Ее мама поднимает глаза, видит это и только теперь замечает сидящую рядом с ней Меган.
