Он ничего не почувствовал. Только увидел, как от крыла отскакивает красная пластиковая корзинка, взлетает высоко вверх, и пока он следил за ее полетом, бумер тряхнуло, лобовое стекло покрылось трещинами, и все замерло. Только пластиковая корзина катилась по асфальту, перескочила через бордюрный камень, и тогда оттуда показался полосатый кот. Он пытался идти, но задние лапы не слушались.
То, что стояло перед глазами, было похоже на зелень. Дачные садики, Скарышевский парк, Пражский парк или заросли на берегу. Во всяком случае, оно с тихим шелестом шевелилось и влажно блестело, как после дождя. Тропинки, лазейки, стежки вели вглубь, в безопасный лабиринт, где на каждом шагу открывались полянки, окруженные стеной старых деревьев. Трава волновалась на ветру, от нее колыхалась вся картина и пропадала, как отражение в потревоженной водной глади. Она старалась ровно и глубоко дышать. И тогда контуры снова начинали заполнять черную пустоту, а после появлялись и краски. Она боялась, что в следующий раз ей больше не хватит сил, и темнота унесет ее на дно бездонного колодца. Мрак постепенно сгущался. Она чувствовала, как он исходит от стен, мебели, потолка, сочится из пола, уже пропитал постель, и когда она сжимала пальцы, то внутри ладони оставалась его холодная слизь. Иногда зелень вдруг начинала расстилаться вдаль и покрывать собой все места, которые она когда-либо знала или могла вспомнить. Исчезала Киевская, исчезала Торговая, исчезала грязная река и центр города вместе со всеми своими высотками и бесконечным, ошалевшим от бессонницы потоком автомобилей, со всеми людьми и собаками, с подземным стоном метро, апокалиптическим легато реактивных самолетов и электрической подсветкой небосклона, – словно всего этого и не было никогда. Прикосновения к шершавой постели были болезненны, она это ощущала, ее охватывал страх, потому что она не помнила всего, что было сегодня, и тех слов, которые она могла сказать, будучи в сознании. Ее утешало, что «те» все еще были здесь, она слышала будничную кухонную возню и разговор.
«Если они здесь, значит, не знают, куда идти», – повторяла она про себя. Облегчение обволакивало ее, как сон, и отзвуки, долетавшие с кухни, казались домашними, словно мать собиралась на работу, хлопала дверь, а ей еще целый час можно было валяться в постели. Она сворачивалась в клубок и ждала в полусне, когда зазвонит будильник. Время от времени она открывала глаза, чтобы узнать, где минутная стрелка. Металлический механизм тикал громко и отчетливо. До нее долетал стук ящиков и звон бутылок. Фургоны подъезжали к дверям магазинов. Она слышала, как перекрикиваются водители с продавщицами. В чистом утреннем воздухе их голоса звучали чисто и внятно, словно первые звуки на земле, и мир казался ей таким огромным и светлым, способным вместить в себя все. Она закрывала глаза, часы исчезали, она водила ладонью по постели в поисках прохладных закоулков и, найдя, прижималась к этому месту руками, грудью, пытаясь угнездиться на этом пятачке, пока приятная прохлада не исчезала и нужно было начинать искать сначала.
А потом над Маршалковской снова прошел дождь. Тяжелые редкие капли разбивались с сухим стуком, ударяясь о черную крышу. Приятели переглянулись, улыбнувшись друг другу и пожав плечами, потому что все это уже сильно смахивало на дурацкую шутку. Стена воды готова была обрушиться на них, и они поползли по крыше, ища, где бы спрятаться, но вокруг были только антенны, выходы вентиляционных шахт и небольшие надстройки над механизмами лифтов.
– Здесь ток есть? – спросил Павел.
– Не знаю. Вроде нет. В городе он идет по кабелю. Под землей.
– А вдруг молния ударит.
– В апреле? Нет.
– Я не знал, – сказал Павел и услышал, какая тишина наступила внизу.
Они привалились спиной к бетонной стене. Дождь промочил их до нитки, вода стекала уже прямо по коже. За серой завесой дождя исчезли высотки в центре города, словно их никогда и не было, и Павел с Яцеком оказались на странном, черном и блестящем острове. Вскоре ливень усилился, совершенно ослепив их. Они прижались теснее, чтобы чувствовать прикосновение друг друга.
В это самое время Белобрысый вошел в кухню. Люська закрыла за ним дверь, прошла вперед и открыла для него кран над раковиной. Взяла жидкость для мытья посуды и полила ему на руки. Белобрысый мыл их долго, тщательно, почти до локтей, смывал, и снова мылил, и снова смывал. Когда он закончил, она подала ему кухонное полотенце. Он вытерся и взял сотовый. Уставившись в окно на невидимый сейчас Восточный вокзал, он терпеливо нажимал на кнопки.
– Может, из-за дождя, – сказала Люська.
– При чем здесь, – ответил он.
Он набирал снова и снова, потом положил телефон обратно на подоконник. Безлюдная Киевская тонула в воде, железнодорожные пути перерезали ее как рыбу вдоль позвоночника, а дальше шевелилось серое марево дождя.
– Чертов жиртрест, – сказал Белобрысый. – Когда надо, никогда его нет. – Он спрятал сотовый в карман, отвернулся от окна и посмотрел на Люську. – Она легкая. А я стою под самым домом.
– Я сейчас поищу что-нибудь от дождя.
– И на нее. Чтобы вид был нормальный.
Она вышла в прихожую, а он снова повернулся и стал смотреть в сторону вокзала. Мысли приходили неизвестно откуда и точно. складывались – одна с одной. Белобрысый машинально проверил, на месте ли ключи от машины. Нажал кнопку иммобилайзера и подумал, ответила ли ему машина там, под дождем. – Все. Можем идти, – донеслось до него от входной двери.
Ближе к вечеру дождь перестал, и над эстакадами, окружавшими конечную автобусов, проглянуло солнце. От мостов пролегли черные тени, а панельный дом между ними окрасился в цвет чистого золота. Блестела теплоэлектростанция, лоснился асфальт, пылал фронтон красно-кирпичного костела и железная ограда вокруг него. Ксендз в черном пиджаке и черной рубашке с белым воротничком-стойкой закрыл двери на ключ, сошел по ступеням, притворил за собой калитку и пошел по тротуару. В руке он нес портфель. Под ногами захрустели мелкие осколки стекла. Он замедлил шаг и осмотрелся, чтобы выяснить, в чем дело. Но вокруг не было ничего особенного. Только когда на перекрестке машины встали перед светофором, он услышал слабый писк. Недалеко от тротуара на мокрой земле среди прошлогодней травы лежал бурый кот. Он пытался двигаться. Ксендз оглянулся назад, потом поставил портфель на тротуар и пошел к зверьку. Осторожно взял его на руки, прихватил портфель и пошел обратно в костел.
