Книга Река - Кетиль Бьернстад

Говорить нам больше не о чем. Мы молча пьем кофе. Мы с Марианне могли бы уже уйти домой. Но у Сельмы Люнге праздничное настроение.

— Вы не хотите послушать музыку? — предлагает она.

Марианне нравится эта мысль.

— Мы с Акселем создали дома на Эльвефарет свой маленький клуб любителей музыки.

Какой-то призвук в ее голосе заставляет меня насторожиться. Что-то для нее неестественное.

— Давайте начнем, — улыбается Сельма Люнге. — Эмиль Гилельс выпустил замечательную запись концерта си-бемоль мажор Брамса. Аксель его особенно любит.

— Музыка прошлого, — спокойно кивает Марианне. — Мы ее хорошо знаем. А у тебя нет Джони Митчелл?

— Митчелл? — удивленно переспрашивает Сельма Люнге. — Она пианистка?

— Нет, она поет песни, — отвечает Марианне.

— Никогда не слышала о такой певице, — с сожалением признается Сельма Люнге.

— Тогда давайте слушать Брамса, — соглашается Марианне. — Это надежное и знакомое. Аня любила Брамса. Брур любил Брамса. А ты любишь Брамса, Аксель?

Я киваю.

Сельма подходит к музыкальному центру. Турфинн Люнге зажигает несколько дополнительных свечей. Обстановка самая торжественная. Музыка должна успокоить волнение, вызванное рассказом Марианне.

— Брамс! — с ударением, удовлетворенно произносит Сельма Люнге.

Мы сидим в своих креслах усталые и немного пьяные. Только Марианне смотрит на нас сияющими глазами.

Сначала слышится шорох. Потом — изумительное начало. Си-бемоль мажор. Гилельс. Восход солнца.

Я устал. Закрываю глаза и слушаю музыку. Чувствую, как у меня успокаиваются нервы. Слышу, что Гилельс обладает необходимой глубиной.

Через две минуты Марианне шепчет мне на ухо:

— Мне надо выйти.

Я открываю глаза. Вижу, что Сельма и Турфинн Люнге слушают с закрытыми глазами. Они не слышат того, что сказала Марианне.

Я киваю ей.

Она смотрит на меня с любовью. Строит смешную рожу.

Я снова закрываю глаза.

Я выпил слишком много. Баварское пиво. Хлебная водка. Это мне непривычно. Я чувствую себя усталым и пьяным. И засыпаю. Потом я не смогу твердо вспомнить, слышал ли я скерцо. Я просыпаюсь в начале третьей части. В самой середине изумительной сольной партии виолончели.

Оглядываюсь по сторонам. Сельма и Турфинн Люнге по-прежнему сидят с закрытыми глазами, или сладко спят, или так сильно захвачены музыкой. Но где же Марианне? Ее кресло пусто.

Я смотрю на часы. Уже далеко за полночь. Трамваи уже не ходят. Не может же Марианне так долго сидеть в уборной?

Я встаю. Так, чтобы они этого не заметили. Подхожу к уборной, стучу в дверь.

В уборной никого нет.

Только тогда я начинаю что-то понимать. Только тогда я как будто понимаю, что Марианне дала мне возможность, единственную крохотную возможность найти ее, пока не поздно. Я бросаюсь к музыкальному центру, срываю адаптер с пластинки, оставляя на ней страшную царапину.

— Где Марианне? — спрашиваю я. И слышу, как первый раз назвал ее Марианне. Только по имени. Это слишком интимно.

Сельма и Турфинн Люнге, вздрогнув, приходят в себя от своего скрытого сна.

— Марианне? — Турфинн, ничего не понимая, оглядывает комнату.

Ее тут нет. Я считаю время. Она сказала, что ей надо выйти в уборную, когда концерт только начался. Сейчас уже середина третьей части. Прошло, должно быть, почти полчаса.

— Успокойся! — Сельма Люнге огорченно смотрит на меня. — Чего, собственно, ты боишься?

Вот именно, чего я боюсь? — думаю я, выбегаю в прихожую, хватаю свою куртку и понимаю, что Марианне ушла из этого дома, что я должен бежать за ней, что вот-вот случится что-то ужасное.

Сельма и Турфинн Люнге бегут за мной в переднюю. Волосы у Турфинна снова торчат во все стороны.

— Бедный мальчик, — растерянно говорит он.

— Сейчас надо жалеть не меня!

— Не преувеличивай, — говорит мне Сельма Люнге.

Я выбегаю из дома, даже не попрощавшись. Знаю, что надо торопиться. Я бегу вниз к реке. Нужно как можно скорее попасть в дом Скууга, думаю я. Но на улице темно, и скользко. Ночные заморозки. Я скольжу на камнях. Мне трудно найти знакомую тропинку, и я не знаю, какой сегодня уровень воды в Люсакерэльве. Но светит луна. Она уже взошла. И почти полнолуние.

Река отливает серебром. Я на дне долины. Вижу черные камни. Я не должен оступиться.

Первый раз я не думаю о маме, когда перехожу через реку.

На середине реки один камень оказывается слишком скользким. Я падаю в воду, брюки мгновенно намокают, вода ледяная.

— Черт! — ругаюсь я и скольжу по камням дальше.

Наконец я на другом берегу.

И вижу, что на тропинке валяется шаль Марианне.

— Марианне, — говорю я, словно она рядом. — Что ты сделала?

Я бегу через ольшаник, хотя там слишком темно. Ничего не вижу даже перед собой. Что там за ветками?

— Марианне! — кричу я. — Ты здесь?

Но ее там нет. Я ударяюсь лбом о дерево, у меня течет кровь, но это неважно.

Ее шаль, думаю я. Черт, что она с собой сделала?

— Марианне! — снова кричу я. — Марианне!

Я бегу наверх на Эльвефарет. В висках у меня стучит. Наконец я выбегаю на дорогу. И вижу дом. Внутри горит свет. Значит, она уже там. Дверь распахнута. Пожалуйста, заходи.

Я бегу, шатаясь, влетаю в дом.

— Марианне! — кричу я. — Марианне!

Заглядываю на кухню, заглядываю в гостиную. Хочу подняться на второй этаж, в запретную комнату. Но это неправильно. Она в подвале. Конечно, она в подвале! Я бегу вниз, спотыкаюсь на лестнице, ударяю колено о каменную стену, мне больно.

Больше я не кричу. Ноги дрожат. Я знаю, что она здесь. Конечно, здесь. На лестнице горит свет.

Я распахиваю дверь кладовой, где стоит морозилка. Меня трясет.

Марианне стоит на табуретке. Бирюзовое платье она сняла. Стоит в бюстгальтере. Она смотрит на меня, лицо у нее искажено, оно выражает бессилие и гнев.

— Зачем тебе веревка?! — ору я ей в бешенстве, как будто она находится в сотне метров от меня. — Зачем тебе эта веревка?!