— Я не хотел злоупотреблять твоей любезностью, Луи…
— Что вам нужно?
— Дело Мальваля.
— Мальваля? Жан-Клода?..
— Ты знаешь еще одного Мальваля?
Перед Камилем лежит фотография из дела Ирен. Жан-Клод Мальваль — высокий парень, крепко сбитый, но юркий, бывший дзюдоист.
— Можешь скинуть мне все, что на него есть? Мне на почту, на личную почту, — добавляет Камиль.
Фотография сделана во время ареста. Чувственные черты лица, тридцать пять — тридцать шесть лет… Камиль никогда не знает, сколько кому лет.
— Могу я спросить, в чем дело? — спрашивает Луи.
Мальваль был уволен из полиции, так как предоставил Бюиссону определенную информацию. В тот момент ему было неизвестно, что Бюиссон — убийца, в прямом смысле это не было сообщничество, и суд учел это обстоятельство. Вот только Ирен уже была мертва. Камиль хотел убить их обоих, Бюиссона и Мальваля, но так никого и не убил. До сих пор никого.
В центре всей этой истории находится Мальваль. Камиль знает это. Он вновь проанализировал все, начиная с четверного вооруженного нападения в январе прошлого года до налета в пассаже Монье. Есть только одна вещь, которая так и остается ему непонятна: какое все это имеет отношение к Анне.
— Тебе потребуется много времени?
— Нет, все в свободном доступе… Полчаса, не более…
— Хорошо. Кроме того, ты должен быть готов, я могу позвонить в любой момент.
— Естественно.
— Сверься также с графиком, тебе могут понадобиться люди.
— Мне?
— А кому же еще?
Представить себе, что происходит тем временем в зале заседаний на пятом этаже, не трудно. Ле Ган, сидя в кресле, постукивает пальцами по столу, запрещая себе смотреть на часы. Справа от него дивизионный комиссар Мишар, отгородившаяся внушительной стопкой документов, со скоростью света подписывает их, утверждает, что-то подчеркивает, выделяет фломастером, делает пометки… Все в ее поведении указывает на сверхъестественную активность: эта женщина ни секунды не теряет, умеет владеть собой и… черт бы ее драл!
— Мне пора, Луи.
Камиль с Дудушкой на коленях ждет. И все это время не двигается.
Теперь папка закрыта.
Он взял оттуда только фотографию Жан-Клода Мальваля, потом запихал все содержимое обратно в папку и стянул ее резинкой. Он даже положил ее у входной — лучше сказать, выходной двери.
Анна и Камиль, одна — в Монфоре, другой — в Париже, сидят в потемках и ждут.
Потому что, конечно, никакого такси она не вызвала: набрала номер и повесила трубку.
Впрочем, она прекрасно знала, что никуда не уедет. Ночник по-прежнему включен. Анна вытянулась на диване, мобильник зажат в руке, время от времени она посматривает на него, проверяет, не сел ли, или, может, она пропустила вызов, или, может, что-то случилось с сетью.
Телефон молчит.
Ле Ган положил ногу на ногу и теперь перебирает пальцами правой ноги в ботинке. И вспоминает, что такое движение, по Фрейду, означает не нетерпение, а представляет собой рудимент мастурбации. Что за идиот все-таки этот Фрейд, думает Ле Ган, который складывает одиннадцать лет лежания на диване и двадцать лет брака. Бросает косой взгляд на дивизионного комиссара Мишар, которая на огромной скорости сверяет копии электронных сообщений. Зажатый между Фрейдом, с одной стороны, и комиссаром Мишар — с другой, Ле Ган и цента не даст за остаток своего дня.
О Камиле ему думать невыносимо. Он даже не знает, кому может сказать об этом. Кому нужны шесть браков за двадцать лет, если об этом некому сказать?
Никто не позвонит Камилю спросить просто-напросто, не опаздывает ли он. Никто ему больше не поможет. Ну и наделал он дел!
19 часов
— Выключи ты его, черт возьми!
Фернан извинился, бросился к выключателю, погасил свет, рассыпаясь в извинениях: на самом деле он был рад-радешенек, что получил наконец разрешение отправиться в ресторанный зал, куда его призывали служебные обязанности.
Я остаюсь один в небольшом заднем зале, где мы играли в карты. Темнота меня вполне устраивает. Так лучше думается.
Тупое ожидание просто лишает меня сил. Я люблю действовать. От безделья я заболеваю. Так было всегда, даже в молодости. И с возрастом ничего не изменилось. Нужно было умереть молодым.
Неожиданный звуковой сигнал прерывает размышления Камиля. Экран мобильного мигает, пришел мейл от Луи.
Дело Мальваля.
Камиль надевает очки, глубоко вздыхает и открывает сообщение.
Начинал Жан-Клод Мальваль блестяще. Получив прекрасное назначение после Полицейской школы, он подтверждает надежды, возлагавшиеся на него как на многообещающего сотрудника, благодаря чему несколькими годами позже поступает в подчинение Верховена в уголовную бригаду.
Прекрасное было время, громкие дела, которые послужили во славу бригаде.
Но Камиль вспоминает не об этом. Работает Мальваль упоенно, он очень активен: масса идей, этакий динамичный полицейский, интуитивный, ни днем ни ночью не знающий покоя. Дома он не сидит, начинает понемногу пить, не пропускает буквально ни одной юбки, но он любит не женщин, он любит их соблазнять. Камиль часто думал, что полиция, как и политика, — это некое сексуальное заболевание. Мальваль тогда соблазнял, он только этим и занимался. И Камиль ничего не мог поделать с этим симптомом страха, это была не его забота, да и отношения их к тому не располагали. Мальваль крутится вокруг девиц, даже вокруг свидетельниц, когда им меньше тридцати, и на работу с утра он приходил вечно невыспавшимся. Камиля несколько беспокоит его безалаберная жизнь. Луи дает Мальвалю деньги в долг, тот никогда не возвращает. Потом начинают ползти слухи. Мальваль-де трясет дилеров несколько больше, чем положено, и никогда не сдает в канцелярию то, что оказалось у него в карманах. Одна проститутка пожаловалась, что он ее обобрал, — никто не придал этой жалобе значения, но Камиль запомнил. Он говорит об этом с Мальвалем, приглашает пообедать, не прилюдно. Но поезд уже ушел. Мальваль может клясться сколько угодно, он уже занял свое место в очереди на выход. Кутежи, бессонные ночи, виски, девочки, ночные клубы, плохие знакомства, экстези.
Одни полицейские катятся по наклонной плоскости медленно, и окружающие успевают к этому привыкнуть, подготовиться. Мальваль же делает это резко, он не осторожничает.
Его арестовывают, предъявив обвинение в сообщничестве Бюиссону, на котором семь трупов, — начальству удается замять скандал. История Бюиссона настолько безумна, что пресса только о ней и говорит, эти новости сжигают все на своем пути, как пожар в тропическом лесу. Арест Мальваля практически исчезает в дыму этого пожара.
А Камиль после гибели Ирен попадает в больницу с тяжелой депрессией, он проведет в клинике не один месяц, будет смотреть в окно, молча что-то рисовать, он никого не захочет видеть, и все решат, что он никогда не вернется в уголовную полицию.
