Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
- Да ладно, – сказал Жорж. – Чего суетиться-то.
- Ничего, все равно из нее уже брадено. – Старик вытащил из банки несколько кривых огурчиков. – Похрустим для веселья.
Он по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке. Может быть, потому, что сам пил коньяк истово, с религиозным чувством, как пьют горячую кровь, а карлик – равнодушно, словно воду.
- А лилипуты – они какой национальности? – спросил старик после третьей.
- Папуасы, наверное, – холодно ответил Жорж, закуривая сигарету. – Сам-то как думаешь?
- Да по мне хоть и папуасы…
Жорж выпустил дым кольцами, глядя поверх стариковой головы, над которой висела икона.
- На иконе у тебя Иисус – Он кто по национальности?
- Так ты, значит, из немцев, что ли?
Жорж вздохнул, открыл консервы.
- Ешь, Михаил, это кальмары. Вкусно.
- Не, я их не ем – они осьминоги.
- Почему осьминоги?
- Потому что трупы жрут.
- Какие трупы?
- Утопленников. Я в одной книжке картинку видел.
Жорж покачал головой, налил в стакан и в рюмку. Выпили.
- Один живешь?
- Зачем один? С дочкой.
- А жена где?
- Умерла. Лет уж десять как.
Старик сходил в комнату и вернулся с большой фотографией в рамке. Со снимка на карлика смотрела крупная женщина с гладко зачесанными волосами, высокими скулами и большими глазами. После смерти жены старик побирался в пригородных электричках с портретом Моны Лизы на груди, вырезанным из журнала. Со слезой в голосе он говорил, что это его жена, которая умирает от холестерина – страшнее слова он не знал. Мальчишки со смехом угощали его пивом, но денег не давали: они знали, что это не Зоя Сунбулова, а жена Леонардо да Винчи. Старик тоже это знал, но повесить на грудь фотографию своей жены не отваживался: стыдно.
- Красивая, – сказал Жорж. – И смотрит прямо не знаю как… прямо как гагара…
- Не, ее Зойкой звали, – сказал старик. – Она гречкой была.
- Из Греции, что ли?
- Зачем из Греции? Из Саратова.
- Красивая, – повторил Жорж задумчиво. – А от чего умерла?
- От чего все помирают, от чего же еще.
Они снова выпили.
- А дочку как звать? – спросил Жорж.
- Лизой, – сказал старик. – Как кошку.
- Какую кошку?
- У нас кошка была – Лиза, черная такая. Тоже померла.
- Замужем?
- Кто?
- Дочка.
- Не. Был у нее один, да как она забеременела, он взял да сдристнул.
- Сбежал, что ли?
- Ну да, я же говорю – сдристнул.
- А внуки?
- Нету внуков. – Старик тяжело вздохнул. – Была внучка, да померла. Конфедочка… Трех месяцев не прожила – померла. – Потянул носом. – Взяла и померла моя конфедочка…
Они выпили.
Старик со вздохом сожаления поставил опустевшую бутылку под стол.
- Пойду пройдусь, – сказал Жорж. – Проветрюсь.
Старик протянул ему ключ от квартиры.
Лилипут ушел.
Жорж вернулся под вечер и принес колбасы, сыра, коньяка и букет красных роз, а еще довольно тяжелую картонную коробку.
Старик обрадовался: не любил засыпать трезвым, да и не получалось.
- Прогулялся, значит? Ну и как тебе город?
- Москва как Москва, – сказал карлик, выкладывая припасы на стол в кухне. – Что я, Москвы не видал, что ли? Я много чего перевидал. Поставь цветы в банку, что ли.
- Молодец, – сказал старик. – Цветы-то зачем?
- У тебя ж дочь.
- Ну ты даешь!… – Старик поставил букет в трехлитровую банку из-под маринованных помидоров. – Слушай, Жорж, а родители у тебя какие? Как ты?
Жорж разлил коньяк – старику в стакан, себе в рюмку.
- Родители у меня обыкновенные, это я у них такой.
- Надо же! – Сунбулов залпом выпил, бросил в рот огурец. – Как же это получается, а? Родители нормальные, а ты вот… – Закурил вонючую сигарету. – Какая медицина с людьми случается… А я лилипутов только в цирке видал, когда в армии служил.
- Мы не лилипуты, – сказал Жорж. – Мне один старик объяснил, что мы не лилипуты и не карлики, мы – древние люди.
- Древние… Надо же!
- Когда-то все люди были такими, как мы, это потом они стали другими, а мы такими и остались… Старик говорил, что мы Христа сторожили, когда его с креста сняли. Он лежал там в какой-то пещере, а мы стояли у его гроба, охраняли, чтобы его какие-нибудь злодеи не украли. Ты понимаешь? Мы были стражей Христовой!
- Нет, ты скажи, а! – Сунбулов слушал, налегая грудью на стол: ему было интересно. – Чего творят, а!
- Старик говорил, что мы не ошибка природы, а замысел Божий. Бог оставил нас такими, чтобы мы напоминали людям… – Он поднял указательный палец, строго глядя на Сунбулова. – Чтобы мы напоминали людям, какие они на самом деле…
- И чего? – шепотом спросил старик. – Какие?
- А этого я сказать тебе не могу, – с удовольствием проговорил карлик. – Это тайна. – Усмехнулся. – По правде говоря, я и сам этого не знаю. Но старик говорил, что так и должно быть. Мы, значит, носим эту тайну в себе. – Он стукнул себя в грудь. – Сами не знаем, что там у нас, а носим. А когда придет время, все ее узнают. Мы узнаем и все узнают. – Он выпил, фыркнул. – Беременная женщина разве знает, кого в себе носит? Так и мы.
- Бабы сейчас все знают, – возразил старик. – Их в больнице просвечивают и говорят, кто там у них, пацан или девчонка.
- Знают! – с презрением сказал карлик. – Что они там в больницах знают! Каким этот пацан вырастет – они знают? Может, убийцей?
- Это да. – Старик покивал. – Это правда, никто не знает. Про себя-то – и то не знаем. – Вздохнул. – Разве ж я думал когда, что буду пить одеколон?..
Карлик снова налил – выпили.
- А с бабами у тебя как? – спросил Сунбулов. – Со своими живешь или как все?
- С бабами… – Жорж помрачнел. – Запомни, фамилия: уроды не любят уродов.
Начинало темнеть, когда домой вернулась дочь Сунбулова – Лиза. Это была крупная темноволосая женщина тридцати восьми лет со сросшимися на переносье бровями, замогильным голосом и огромными бедрами, которые мешали ей при ходьбе. Последние несколько месяцев она работала в метро – возила в коляске безногого инвалида-побирушку, который рассказывал, что потерял ноги в Афганистане, хотя на самом деле отморозил их по пьянке на мусорной свалке, где квартировал три года. Лиза носила короткие юбки с разрезом сбоку, черные чулки с блестками и туфли без каблука, потому что никакой каблук не выдерживал ее веса. Она часто жаловалась отцу на мужчин, которые провожали ее хищными взглядами, увязывались за нею на ночной улице и приставали даже во дворе, но старик ей не верил: «Ты бы поменьше мечтала, а лучше б дала кому-нибудь с пользой, чтоб ребенка сделать».
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
