Якубович был не первым, кто впал в подобное заблуждение. Глядя на отца Робера Сеше, никто не дал бы ему его тридцати годов, как, впрочем, и не заподозрил бы, что молодой этот щеголь является отцом, отнюдь не имея детей. Отец Робер глядел на удивление юным, что, впрочем, не редкость среди чистокровных норманнов.
Потянувшись за хлебом, отец Робер чуть-чуть подался вправо. Лицезреть анфас обоих собеседников одновременно он, конечно, не мог, поэтому выбрал из двоих Оболенского. Речи же Якубовича приходилось просчитывать по ответным словам. Мог ли он знать, выполняя в юности послушание в приюте для глухих детей, сколь полезным окажется приобретенное им умение читать по губам в решительно иных оказиях! Он занимался тогда с самыми маленькими, которых надлежало еще только обучить тому, что, глядя в лицо собеседнику, они могут быть ничем не хуже тех, кто слышит.
Заговорщики между тем уж расплачивались. Щелкнул пальцами и аббат Сеше, не доевши и половины изысканного блюда. Через широкое стекло было хорошо видно, как, вышедши из ресторана, Якубович и Оболенский приятельски прощаются. Оболенский уселся в извозчичьи санки, Якубович пошел пешком.
Покинув ресторан в свой черед, отец Робер нырнул в украшенную золочеными орлами дверь расположенной напротив Талона аптеки.
В маленьком помещении с зелеными изразцовыми стенами и такой же печуркой было жарко натоплено. Пахло анисовыми каплями, лакрицей, чем-то незнакомым и душным. Заказав какие-то решительно ненужные пилюли для пищеварения, аббат, покуда хозяин, щуплый старичок в меховом жилете, удалился за прилавок в крошечную свою лабораторию, немного поулыбался кудрявой девушке в белом чепце (дочке либо внучке, не поймешь), пошутил с нею.
— Ой, да бросьте, сударь! Ни в жизнь не поверю, будто купец потеребил себя за нос, да так и остался с носом в руках!
— Отморозил, душенька, начисто отморозил! Тут же его, правда, повели к цирюльнику — авось пришил.
Похихикав вволю, девушка распорядилась обо всем, необходимом аббату. Принесла лист бумаги, чернильницу, перо, а покуда отец Робер писал записку, позвала мальчишку посыльного.
В ожидании аббат присел на обитый черною кожей каменно жесткий диван. Через открытую дверцу видно было, как старичок давит прессом в углубления своей доски. Девушка пересчитывала и переставляла за прилавком пустые стклянки: если прикрыть глаза, казалось, будто чокаются какие-то молчаливые бражники. Честно говоря, глаза отец Робер действительно прикрыл. Все-таки находился по морозу порядочно.
Дома, в Верхней Нормандии, такой холод редкий гость. И всегда незваный-нежданный. Но уж коли придет, мало не покажется. Ох, как же выстуживало порой их бедную хижину с земляным полом. В деревянные сабо набивали соломы, помогало мало. Братья и сестры плакали во сне. Им можно, они младшие. Робер старался не плакать, вызывался сам бегать по материнским поручениям. Хижина стояла на склоне холма — Верхняя Нормандия холмиста. А на соседнем склоне отчетливо виднелся маленький замок из красного кирпича. Две острые башни, крытые новой черною черепицей. Замок нарядно блестел стеклами. Как же там, верно, тепло! Матушка запрещала о чем-либо разузнавать нарочно, но все равно детям в конце концов сделалось известно, что его купил для своей семьи один из генералов узурпатора. Узурпатор был везде. В сельской школе, куда ходил Робер, за успехи на уроках дарили дурно отпечатанную цветную картинку, которую полагалось вешать дома на стену. Что-нибудь об узурпаторе. На той, что досталась Роберу, узурпатор шел по больничной палате, в открытых окнах которой виднелись пирамиды и пески. Десятки больных солдат радостно приветствовали его, а он бесстрашно жал им руки. Офицер же, шедший за ним, закрывал лицо носовым платком — то ли из боязни заразы, то ли не вынеся зловония болезни. «На самом деле он велел всех больных расстрелять», — сказала матушка, брезгливо разглядывая принесенный из школы подарок. Робер не спрашивал, откуда матушка узнает об узурпаторе вещи, которых никогда не бывает в газетах. Рано или поздно все сказанное ею в его жизни подтвердилось. С этой наградной картинки Робер стал нарочно делать одну-две ошибки в уроках, чтобы не оказываться в классе первым.
Узурпатора поминали на мессе. Впрочем, ходить в церковь никто не неволил. Вот Сеше и не ходили. Молились дома, дома учились: куда было угнаться за матушкой школьному учителю! Вот только очень жалела она о библиотеке, что погибла в замке.
«Хотя бы наши книги не достались этим… этим… — сжимал кулаки Робер».
«Этим поддельным дворянам? — натолкнула на нужное слово мать. — Не думай о том, сын. Да, они живут в наших стенах, они носят громкие титулы, но есть вещь, присвоить и подделать которую невозможно. Сие — дворянская честь. Самое ценное сокровище наше сохранено — я передаю его в твои руки, в руки твоих братьев и сестер. Но мне важно, чтоб ты понимал все. Ответь мне, почему они графы и герцоги лишь по названию?»
«Ну, как же… — Робер замялся. Вроде бы все ясно, а ненависть путает мысли».
«Ведь ты знаешь, что любой честный человек может выслужить и дворянство и титул? — мать была мягко настойчива. — Любой француз, не так ли? Дворянское сословие всегда пополнялось. Но множить его может лишь законный Государь. Узурпатор способен плодить лишь поддельных герцогов. Если тебе скажут — он был коронован, не слушай этого. Не дай себя смутить — с таким же успехом можно было короновать кошку. Для коронации надлежит иметь права. А их не было и не могло быть».
«Матушка… Если бы, если бы Папа пошел на смерть, но не принял в этом части! — отчаянно выплеснул свой самый страшный соблазн Робер. — Врагам меня не смутить, но насколько бы легче было на душе, если б не это!»
«Ты растешь в мутные времена, — мать горько вздохнула. — Верно, мы худо молились — не заслужили Папы-мученика! В годы моей молодости все было так просто: были мы — и были они. А теперь они наряжаются в титулы и лезут в катехизис. Но сему придет конец!»
Русские войска вошли в Париж. Впервые в жизни наблюдая непривычную греческую литургию под открытым небом, Робер не мог понять своих чувств. Да, завоеватели. Но ведь и избавители тоже. В те дни он не мог знать, что Император Александр спас Францию от хищного расчленения союзниками. Русские… Кто мог знать, сколь связана с ними окажется его судьба?
— Да вы, отец, обнимаетесь с Морфеем!
— Что же, сии объятия нам не запрещены, — парировал аббат Сеше, поднимаясь навстречу аббату Морвану. — Не обессудьте, отец, устал как собака, вот и разморило. Чего только ни повидал во сне — и милую Нормандию, и казаков на Монмартре.
Шутки да смех — как еще могут приветствовать друг дружку молодые и беззаботные светские львы? Глядя на Морвана и Сеше рядом, никто не угадал бы, который из них будет по рождению крестьянин, а который — маркиз. Сутана выстраивает всех одинаково. Даже если не очень часто доводится ее носить.
— Сударь, ваши пилюли, — с улыбкою подбежала девушка, протягивая изящно обернутую в бумагу и повязанную ленточкой коробочку.
— Благодарю, моя милая, — улыбнулся в ответ отец Робер.
