— У нас остается два дня, этого достаточно, чтобы разоблачить мерзавца.
Улыбнувшись, Кюш как будто повеселел:
— Хорошо, посмотрим еще раз заключения криминалистов.
В кабинет вошла женщина. Плащ ее промок, воротник поднят. Она смотрела на двоих полицейских сквозь строгие прямоугольные очки с застывшими на них каплями воды.
— Здравствуйте, капитан… Кюш, если не ошибаюсь?
— Да, это я, здравствуйте.
— Мэтр Фужролль, нотариус из Либурна. Вы позволите мне снять плащ?
— Конечно, располагайтесь. Спасибо, что приехали к нам. Я был занят, и мне было трудно добраться до вашей конторы.
В джинсах и белой блузке, эта красивая тридцатилетняя женщина искала глазами, куда бы сесть. Угадав ее желание, капитан пригласил ее занять стул напротив него.
— Так что у нас такого срочного? Вы поставили на ноги все мое начальство.
— Капитан, когда вы услышите то, что я должна вам сказать…
— Слушаю вас.
— Я могу говорить в присутствии мадам?
— Да, простите, я не познакомил вас. Это лейтенант Маджер, моя помощница.
— Добрый день, лейтенант.
— Добрый день, мэтр.
Кюш в нетерпении слегка поторопил нотариуса:
— Перейдем к предмету вашего визита.
— Я пришла… Я исполнительница завещания Марселя Марьетта.
— Да…
— Считаете ли вы смерть месье Марьетта насильственной?
— Это самое малое, что можно сказать!
— Значит, у нас нет разногласий по этому поводу.
— Я не понимаю, к чему вы клоните.
— Месье Марьетт оставил мне письмо с просьбой передать его полиции, если он умрет насильственной смертью, а поскольку вы ведете расследование его убийства…
При этих словах оба полицейских переглянулись, нахмурив брови.
— Простите, он знал, что его собираются убить?
— Надо полагать! Я должна была передать это письмо только в случае насильственной смерти.
Молодая женщина показала полицейскому запечатанное письмо.
— И когда вам было вручено это письмо?
— В две тысячи втором году.
— Спасибо, мэтр. Я…
Видя, что Кюш колеблется, Надя взяла инициативу на себя:
— Спасибо, давайте мы вскроем его.
— Сожалею, но, как исполнительница завещания, я должна сама зачитать документ.
Мэтр Фужролль вскрыла конверт, развернула письмо и начала читать вслух:
— «Я, нижеподписавшийся Марсель Марьетт, в здравом уме и твердой памяти заявляю: если вы читаете это письмо, значит, я мертв. Я принял эту меру предосторожности, так как не имею ни малейшего намерения кончать жизнь самоубийством. Это не в моем характере, и если меня убили, то я хочу, чтобы это преступление не осталось безнаказанным.
Есть только один человек, кто был бы способен оплатить мое убийство или убить меня. Это сенатор Жан Луи Фабр. На протяжении многих лет я покрывал преступления этого человека. Я был верным сообщником всех его действий. Я закрывал глаза, не расследовал убийства ради его успешной политической карьеры и личных амбиций.
Не ощущая поддержки с его стороны, я, исключенный из содружества рыцарей виноделия, рассказал всю правду Эдмону де Вомору, который всегда финансировал политические кампании Фабра.
Двадцать седьмого мая 2002 года во время откровенного разговора Фабр выстрелил Эдмону в голову. Вомор заявил, что собирается обо всем рассказать прессе, а Фабр не мог этого допустить. Ради своей карьеры он был готов на все. Затем я сделал необходимое, чтобы это убийство приняли за самоубийство. В тот день за круглую сумму я помог ему. Потом, чувствуя угрозу, я решил написать это письмо, чтобы защитить себя.
Настоящим уведомляю вас также, что Фернандо Барбоза постоянно участвовал в этих грязных делах, таким образом, я называю вам двух подозреваемых, которые наверняка смогут прояснить обстоятельства моей смерти.
Это письмо будет вручено моему нотариусу, мэтру Фужролль, которая передаст его кому следует.
Написано в Сент-Эмильоне 13 июня 2002 года.
Марсель Марьетт».
Кюш был поражен тем, что услышал.
— Надя, что ты об этом думаешь?
— Это невероятно!
— Мэтр, совершенно очевидно, что все это должно остаться строго конфиденциальным, мы расследуем преступление, а пресса проявляет нездоровое любопытство.
— Не стоит беспокоиться, независимо от расследования, для меня все дела конфиденциальны. Я принесла присягу. Теперь, когда я исполнила свой долг, я вас оставлю.
Мэтр Фужролль без всяких церемоний покинула кабинет.
— Ну и влип же я… Что мне с этим делать? Прокурор и Журдан не желают, чтобы я трогал Фабра, а мне выдают его с головой.
— Позвони ему, босс! Обезопась себя, иначе нам это дорого обойдется.
— Ты права. Я позвоню, пускай они возьмут ответственность на себя. И речи быть не может, чтобы я один поплатился в случае неприятностей.
— Теперь им трудно будет отобрать у тебя дело.
Он заранее ликовал. В конце концов, если расследование не продвигалось, то отчасти из-за всех этих препятствий, чинимых сенатором, мэршей и его собственным начальством. Следовало умело сохранить контроль и освежить память Журдана, напомнив ему о настоятельной просьбе не трогать Фабра. В такого рода упражнениях он чувствовал себя словно рыба в воде. Тон был самый что ни на есть непринужденный:
— Алло.
— Журдан, я слушаю.
— Кюш у телефона.
— А-а… Вы закончили свое расследование?
— Возможно… Только вам это не понравится.
— Не хотите ли вы повесить на меня еще одного мертвеца?
— Боюсь, что да, только это относится к две тысячи второму году и речь идет о самоубийстве.
— Самоубийство в две тысячи втором, какая связь?
— По словам Марьетта, ну, знаете, бывшего унтер-офицера жандармерии…
— Да, ближе к цели, мне не нужны биографии.
— Так вот, похоже, это было не самоубийство, а убийство… и угадайте, кто его совершил?
— Кюш, я не играю в загадки.
— Фабр…
— Сенатор Фабр?
— Вот именно! Марьетт принял меры предосторожности, написав свою исповедь и передав ее нотариусу в Либурне.
— Это очень серьезно, Кюш! Очень серьезно. Объясните!
После телефонного разговора с Журданом Кюш совершил небольшую пробежку. И вот он уже у дома мадам де Вомор, запыхавшись после череды крутых спусков и мощеных подъемов. Он позвонил. Дверь ему открывала Нинетта.
