— И что? — мы откровенно недоумевали, отчего такая спесь у мужика.
— Вот его вещички. — один стариков шагнул в перед и вывалил из вещмешка на стол вещи прокурорского.
Брякнул о стол пистолет ПМ с гравировкой, какие-то бумаги. Бинокль, радиостанция, красное служебное удостоверение, ключи, нож-тесак устрашающего размера. Что с ним делать в наших лесах? До мачете не дотягивает, но и на боевой нож тоже. Слишком велик. Так, у прохожих в подворотне кошельки отнимать только что.
— Что тут делал-то? — Иван просмотрел служебные "корочки".
— Рыбачил!
— Вас ждал. — старик, который положил на стол барахло прокурорского, оглаживал свою бороду лопатой, и похлопал по плечу пленного.
Тот дернулся.
— Я требую, чтобы от меня убрали это животное! — в глазах его светился ужас — Мое задержание противозаконно! Вы все за это ответите по закону! — голос по началу властный вознесся до фальцета.
— Митрич, ты, что с ним сделал? Морда целая, а тебя шарахается как гимназистка роты солдат? — Иван потешался.
— Ничего. — старик плечами пожал. — На две минуты в муравейную куча голым задом посадили. Он все и выложил. Что хотел выследить здесь базу партизан. Сам все просчитал, никому не говорил, хочет звание генеральское получить. Все сам.
— Как думаешь, не врет, а?
— Да, нет, он после муравьев с крысами пятнадцать минут просидел. Связанный, обмазанный копченным салом, те его немного попробовали, да, мы съесть не дали. — Митрич говорил громко, добродушно, раскатисто. — Крысы даже толком попробовать не успели! Так… Полизали немного.
После этих слов зама прокурора области передернуло от воспоминаний.
— Вам это с рук так не сойдет! У меня есть связи в Москве! Я — прокурорский работник в третьем поколении! Это противозаконно! Вы все понесете заслуженное наказание! Это нарушение моих конституционных прав!
— Слушай ты — законник! — один из особистов встал и начал выходить из-за стола, направляясь к задержанному — Твой дед, значит, отправлял таких как моя бабушка на каторгу за пять колосков, которая несла домой, чтобы детей накормить! Дети с голоду умирали!!! И получила за это три года лагерей! А пока она там сидела, все дети, кроме, старшего умерли с голоду! Или как при Советской власти, по доносу схватили моего дядю, за то, что он читал Солженицына! Человек просто читал книгу. И ему дали пять лет лагерей. Он не воровал, не убивал, а читал книгу! Он никого не агитировал, он просто хотел знать для себя. А на зоне подхватил туберкулез, и так и не вышел. И похоронен под пирамидкой. На ней нет ни имени, а просто его лагерный номер. И сейчас, когда ты сам защищает фашистов, которые убивают нас! В Чечне когда война была, группа разведчиков выполнила приказ, а их под суд. Те, кто воевал против России сейчас и тогда у власти, а кто выполнял приказы — биты, на зоне, или в розыске!!! Сука! — было видно, что особист взбешен.
— Не я пишу законы, я всего лишь надзираю за их исполнением!
— Тьфу, ты, блядь, этакая! — Иван сплюнул под стол — Прости, Господи, за язык мой поганый! — Иван перекрестился на образа. — Не смог удержаться! Слышь, ты, дядя, мечтающий стать генералом! Ты даже здесь, сейчас, возможно на краю могилы, а все равно говоришь своим канцелярским языком! По человечески-то еще помнишь, как говорить? Или все? Ку-ку в голове замкнуло, и только служба в глазах, как план выполнить по посадке на зону? Я тебе так скажу, что отец меня учил жить по совести. А не по закону. Люди, стоящие у власти придумывают законы, чтобы у власти той и остаться и жрать послаще и грабить всех побольше. Вон, дранная приватизация весь народ ободрала, обокрала, и где твоя прокуратура была? Язык в зад засунула. Законы — от лукавого. Совесть — от Бога! А совесть — часть души, она-то от Бога у нас. По какой совести можно запретить не кормить детей? Или запретить человеку читать книги? Или сейчас, по какой совести можно запретить, чтобы человек свою землю от врага защищал, а?
— Я всего защищал закон! — голос уже испуган.
Я взял конфискованный прокурорский ПМ. Если кому из знакомых вручали наградное оружие, то гравировку делали поверх затвора. Здесь же была желтая пластинка искусно врезана в пластмассовую накладку, что на рукоятке. Даже не чувствовалось при обхвате. Надпись гласила: "Награждается за высокие достижения в деле борьбы с преступностью Киреев К.К." и дата. Свежая дата. Полугодовой давности.
— За что наградили? Причем во время оккупации.
— Я раскрыл организованное преступное сообщество, террористическую группу.
— Это кого? — Иван наморщил лоб, потер переносицу, пытаясь вспомнить, — Не помню.
— "Молодую Гвардию". — прокурорский снова пытается смотреть на нас свысока.
Я грохнул кулаком по столу.
— Группу школьников, которые бросили пару бутылок с бензином и расклеивали листовки по городу, чтобы народ поднимался с оружием? Это что ли? Детей потом расстреляли американцы.
— При по пытке к бегству, их попытались отбить сообщники! — прокурорский снова пытается спорить.
— Ну, да, пятеро пятнадцатилетних пацанов напали на вооруженный конвой в количестве двух взводов американской пехоты. Геройство.
— А ты, значит, сам раскрутил это дело?
— Мне сын рассказал. Ну, а потом я уже сам и распутал…
— Совесть-то не мучает, а?
Молчит.
Снова крутит перстень на пальце.
— Да, оставь ты это перстень в покое! Не крути его!
— Мы тебе сейчас яйца открутим! Раздражает твое мельтешение.
— Перстень-то, похоже, старинный. Откуда он у тебя?
— Дед подавлял и расследовал мятеж генерала Корнилова, вот и нашли этот перстень, специально для Корнилова был изготовлен, но вручить не успели. Мой дед и оставил его себе на память, благо, что и буква "К" есть на нем. Хотите — заберите его, только отпустите! Здесь бриллиантов много! — он начал судорожно срывать перстень с пальца, тот не слазил.
— Оставь пока себе! — Иван махнул рукой великодушно. — Потом с трупа, штык-ножом палец отпилим.
Заметив испуганный взгляд прокурорского, добавил.
— Шучу я… Пока… хотя это мысль! Давай, колись! А то я ведь не любитель-натуралист как местные гуманисты. У меня разговор короткий. Пломба в затылок. И привет родителям из болота передашь. Тут торфяники. А торф — прекрасный бальзамирующий материал. Найдут тебя археологи лет через триста. Будешь такой как сейчас, только как огурчик, весь зеленый и в пупырышках, а перстень твой корниловский передадут в музей. Как образчик сучьего прокурорского произвола. И самого положат в стеклянный ящик, и будут ходить смотреть как на Ленина. Думай, дядя, думай! У нас времени, ой, как мало! — Иван вытащил американский армейский "Кольт", передернул затвор и положил на стол, по направлению к пленному. — Колись! Здесь нет ни прокурорских, ни судейских, ни адвокатов, ни общественных защитников! Только мы, кто с врагом борется, и ты, что на стороне врага.
