только Тишка выбежал из калитки, как вышел на улицу этот мужик. Оказался хозяином машины. А Тишка замешкался и очутился как раз возле автомобиля. Вот и посыпались на него угрозы:
- Чего тут крутишься? Руки вырву, если коснешься авто. Убирайся прочь!
Мелкой рысцой Тишка отбежал подальше и не стал возникать, понимая, ничем хорошим для него это не кончится. Молча ругался и скрипел зубами от ненависти и своего полного бессилия.
- Пристрелю, - пригрозил мужик. - Понял?
- Глотка жалко, - праведно укорил Тишка, услышав, как звякнули в сумке бутылки.
Но мужик пошел в дом. Ему было не до Тишки. У него своя забота. Как повели себя Ванеева и Корнеев? Они-то знали правду. Но если откроют ее Игорю, то как это называется? Донос. И никак иначе. Какие ж тогда они благородные да порядочные, какими считают себя? Василий Зыков как раз и рассчитывал на благородство, решившись за столом на рискованный шаг.
Он с порога понял, что не ошибся, услышав веселый голос Корнеева. Он рассказывал, как мальчишкой заблудился в лесу, а тут появилась Баба-яга с клюкой и вывела его на опушку. Он жил года два в полной уверенности, что Баба-яга не сказочный персонаж, пока впервые не оказался в соседней деревне и не встретил старушку со знакомым сучковатым посохом в руке.
Все посмеялись. В это время подошел к столу Василий Павлович с бутылкой дорогого коньяка, сел и вывинтил пробку.
- Старый год-то надо проводить, - сказал добродушно он. - А то обидится.
- Надо, надо, - закивала Валя. - Не стоит его обижать.
Все были настроены по-хорошему, заметил Василий Павлович и почувствовал себя уверенно. Один Игорь сидел понуро и разглядывал свои руки, будто не узнавал, но для Зыкова старшего не имело значения его теперешнее настроение, потому что дорогу к сыну цветочками осыплет женщина, сидевшая рядом.
С каждой минутой вчера еще незнакомая Валя все больше нравилась Василию Павловичу. И главное ведь что? Смотрит на него с любопытством, но очень даже добрыми глазами, в которых нет ни малейшего неприятия. Значит, вполне могут невестка и свекор подружиться для жизненной пользы Игоря.
Поглядывая на Василия Павловича, Валентина думала, что в человеке много нехорошего. Себе самой иногда удивляешься - и откуда столько злости или глупых мыслей? Святых людей нет, лошадь на четырех ногах, и та спотыкается. Надо бы поговорить с Василием Павловичем, чтобы хоть он не сердился на сына, что тот напраслину на него наплел, а постарался понять. Тогда и тот навстречу пойдет. И Валентине в мечтах увиделось полное согласие между отцом и сыном, которое принесет она, любимая супруга и милая невестка.
Иные, истинно мятежные чувства будоражили Тишку. Он вспомнил, как ходил по этой улице в опрятном костюме и с учительским портфелем в руке, все с ним здоровались уважительно, спрашивали о своих детях и зазывали в гости. Былое благополучие корова языком слизала, следа не осталось. А кто виноват? Кто поломал его жизнь? Те, кто жирует сегодня. Это они появились в девяностые годы и сделали безработным бобылем Тишку. Ты пропадай, мол, а мы будем ананасы жрать! Не-е, он им аппетит испортит. Он им такое устроит, что мало не покажется! Он этим вредителям речугу толкнет такую, что они рты разинут и закрыть забудут. А для пущей острастки еще и окна побьет. В холоде не посидят, разбегутся. Ужо!
И он двинулся к дому «мадам», подобрался и прильнул к окну, между занавесками разглядев сидевших гостей за столом. И надо же было угадать ему к тому моменту, когда все в дружном согласии подняли стаканы да чашки, а один даже большую кружку, и стали пить. В глазах Тишки потемнело, в горле так пересохло, что дышать стало трудно, и такая злоба замутила мозг, что рука сама полезла в карман.
- Счас я вам устрою, - шептал он, чувствуя озноб по всему телу. - Счас…
Он чиркнул спичкой и поднес огонек к торчащему между бревен клочку мха. Даже не ожидал того, как стремительно поползло поначалу игривое, чуть приметное пламя по иссохшим за многие десятки лет бревнам, как под стрехами налилось краснотой и зашумело.
- Горим! - первая всполошилась Валентина, вскочила и стала толкать ничего не понимающего Игоря к выходу.
- Документы, Анна! - крикнул Корнеев и подождал ее, пока она металась уже с сумочкой в руке, потом нашла подаренную книгу, прижала к груди и побежала к двери.
Василий Павлович схватил свою туго набитую торбу, что стояла у порога, и помог Валентине спуститься с крыльца, руку подал. Последним выскочил из горящего дома Корнеев. Прошло не больше минуты, а пламя уже охватило весь дом и огромным столбом рвалось вверх с таким гулом, словно началось извержение. Василий Павлович отогнал машину подальше от пекла. Игорь прижимал к себе Валю и зачарованно смотрел на огонь, не видел он прежде такого бешеного разгула стихии. Анна Ванеева и Арсений Корнеев стояли рядом и молча глядели на пламя, которое жадно пожирало дом. Тишка успел отбежать к изгороди, перевалился через прясло, плюхнулся на лежавшие там сопрелые уже доски, но подняться сил не хватило, и он закрыл глаза, притаился. Было жарко, правда, с одного боку. Но Тишка терпел.
Неожиданно пушечно хлопнула бутылка шампанского. Василий Павлович показал на свои ручные часы и крикнул сквозь грохот огня:
- С Новым годом, дамы и господа! С Новым годом!
Он поднес бутылку Валентине и та, недолго думая, отпила глоточек, передала шампанское Игорю, тот тоже глотнув, протянул Анне Семеновне, та жадно сделала три глотка и выставила руку с бутылкой. Корнеев и Зыков потянулись одновременно, руки застыли возле бутылки. Возникла этакая немая сцена, но Анна Семеновна выбрала Корнеева и ему подала шампанское. Арсений Фомич видел, как судорожно дернулось лицо Василия Павловича, и нашел выход. Он спокойно отпил вина и чуть торжественно вручил бутылку Гвоздевой со словами:
- Поднеси будущему свекру, Валентина!
Получилось, что не из его рук. Все облегченно засмеялись, а Василий Павлович схватил бутылку и обрадовано закричал:
- С Новым годом!
Из темноты возникли какие-то пьяные мужики и бабы, расплескивая воду в ведрах, но крыша уже обвалилась, поздно было тушить. Несколько детей - много ли их в полуживой деревне! - стояли молча и смотрели на пламя, которое поднималось до облаков. На задах огорода в стороне от людей безмятежно спал Тишка на досках, и что-то приятное снилось ему, потому что на плоском лице
