Ирина схватила репортера за руку и закричала в микрофон:
– Гарин! Вы слышите?! Я ищу Гарина, Андрея Дмитриевича, своего мужа! Гарин, пожалуйста, отзовись!
Назимов не сопротивлялся. Он дал ей сказать все, что она сочла нужным.
И оператор не отрывался от объектива и не выключал камеру.
И звукооператор не остановил запись.
Вся бригада честно работала только для того, чтобы дать этой женщине шанс найти своего Гарина.
Назимов не был до конца уверен, что сюжет пропустят в эфир. Скорее всего не пропустят.
Он поймал себя на мысли, что немного завидует незнакомому Гарину.
Ярость ослепляла. Она наполняла все тело предательской дрожью и сбивала с прицела. Гарин беспорядочно выбрасывал кулаки, но попадал лишь в воздух.
Он был выше и мощнее Константинова, но пока физическое преимущество не срабатывало. Константинов, несмотря на сильную боль в лодыжке, довольно ловко уворачивался от ударов. Он отступал, припадая на сломанную ногу, пятился назад, менял направление и неизменно оказывался вне пределов досягаемости больших красных кулаков, поросших рыжими волосами.
Ксюша, увидев, что папа набросился на незнакомого мужчину, испугалась. Она не знала, что ей делать, но чувствовала, что лучше не вмешиваться.
Она спряталась за колонной и с ужасом ждала, когда же все это закончится.
Она хотела позвать отца, но боялась, что тот обернется, и тогда этим воспользуется его противник. Она подавила нечаянный вскрик и закрыла рот ладошкой.
– Черт! Что они делают? – воскликнул Денис.
Происходящее все больше и больше напоминало пьесу, поставленную в театре абсурда. Два здоровых мужика, сумевших каким-то невероятным чудом выбраться из затопленного тоннеля, беспорядочно размахивали руками. Впрочем, пока они не причиняли друг другу ощутимого вреда.
Он перевел взгляд на Алису. Девушка застыла и, казалось, не могла пошевелиться. Ее красивые миндалевидные глаза расширились, превратившись в два больших чайных блюдца.
Денис и раньше замечал у нее это выражение; обычно оно появлялось, когда Алиса видела нечто завораживающее. Тогда она застывала на месте и жадно впитывала увиденное, стараясь до мельчайших подробностей сохранить в памяти поразивший ее зрительный образ.
Его неприятно удивила реакция Алисы. Денис даже подумал, что сейчас она бросится к своей знаменитой папке и начнет делать наброски. Но девушка стояла, не шелохнувшись. В ее лице проглядывало не восхищение, а, скорее, страх. Но не примитивный, грубый, а какой-то красивый. Привлекательный. Чарующий страх и восхищение этим страхом.
Она словно видела то, чего сам он разглядеть не мог. Денис видел только двух великовозрастных кретинов, непонятно почему машущих кулаками. Ведь причина наверняка того не заслуживала. И даже если у них была причина, то тратить драгоценное время на банальную драку все равно не стоило.
Но Алиса разглядела в неуклюжей мужской пляске нечто большее, чем просто мордобой. Их движения постепенно приобретали отточенность и какую-то логическую завершенность. С каждым взмахом кулака выплескивалась частица идиотского смысла. Мужчины все меньше и меньше задумывались о том, что они не смогли поделить. Первостепенное значение обретала сама драка, а то, чем она была вызвана, уже казалось не более, чем пустяковым недоразумением. А драка, лишенная причины, становится битвой: когда все во всем правы, и главным вопросом, требующим немедленного разрешения, остается только одно – священное мужское право быть первым.
Если бы в ту минуту кто-нибудь сказал Алисе, что эти двое дерутся из-за женщины, она бы только презрительно надула губы:
– Что за чушь? Женщина – лишь пусковой механизм. Жалкий повод. Функция сюжета, не более. Ни тот, ни другой даже не вспоминают о ней в тот момент, когда кулак противника крушит нос или выбивает искры из глаза. Когда костяшки пальцев в кровь обдираются о зубы и трещат, отзываясь вспышками глухой боли где-то в плечах. Они вообще не принимают женщину в расчет, потому что движет ими совсем другое – белый ослепительный взрыв тех динамитных шашек, что болтаются между ног.
И она оказалась бы права – ведь она сама была Женщиной; маленькой, хрупкой, но до мозга костей Женщиной; загадочным существом, которое, может быть, не всегда может выстроить стройную логическую цепочку, но зато может тонко чувствовать.
И Алиса чувствовала, что ситуация обнажилась до самых костей, и то, что происходило на заброшенной платформе, нисколько не напоминало пьяную потасовку у пивного ларька, когда первая кровь отрезвляет и заставляет остановиться.
Она понимала, что эти двое не остановятся до тех пор, пока не выяснят, кто же из них первый. И единственный.
Им почему-то требовалось определить это здесь и сейчас, под землей. Тогда один вышел бы из метро победителем, а второй – как побитый пес, зажав хвост между мокрых ляжек.
Возможно, они и сами не смогли бы все это объяснить: мужчины строят логические цепочки гораздо хуже, чем женщины чувствуют.
Алиса ощущала, как все внутри нее наполняется могучей энергией. Это, безусловно, было энергией, хотя и с отрицательным знаком. Ощущение было настолько сильным, что она не могла ему противиться. Оно вытесняло воздух из легких и заставляло дыхание учащаться.
Ей не хватало воздуха. Алиса прижала руки к груди, но это не помогло. Грудную клетку будто сдавило в жестких и неумолимых тисках. Перед глазами поплыли радужные круги, голова закружилась. Она слышала голос Дениса, доносящийся откуда-то издалека.
– Алиса! Алиса!!!
Она хотела повернуть голову и не смогла. Лучи глаз, как две тонкие призрачные нити, уцепились за величественную и пугающую картину: мужчины, ожесточенно отстаивающие свое исконное природное право.
Ноги ее ослабели, колени подогнулись, и полумрак, царивший на заброшенной станции, стал быстро сгущаться.
Нежная холодная истома с запахом тоннельной воды понесла ее на мягких волнах, и Алиса потеряла сознание.
Сначала Константинов только защищался. Он уклонялся, подныривал под руку Гарина, разрывал дистанцию и подставлял под удар предплечье. В подсознании билась мысль, что все еще может обойтись. Гарин одумается и поймет, что эта драка никому не нужна.
Однако это чувство вскоре исчезло. Гарин выбил его из головы несколькими не очень сильными, но чувствительными ударами. И эти удары, пришедшиеся вскользь, становились все точнее.
Тогда Константинов подскочил к нему и коротко пробил в корпус, но гаринская куртка выполнила роль амортизатора, погасив силу. Гарин же успел заехать Константинову в ухо. В голове послышался резкий шум, будто кто-то с размаху хлопнул надутый полиэтиленовый пакет. Ему показалось, что ухо обожгли кипятком.
Но это только подхлестнуло Константинова. Он резко ушел вправо, опираясь на сломанную ногу. Внезапная боль в лодыжке оглушила его, заставила забыть про ухо. Он вынырнул из-под левой руки Гарина и, вложив в удар всю тяжесть тела, выбросил кулак в гаринский подбородок.
