Она вернула на место крышку, наклонилась и поцеловала коробку. Потом отправилась на поиски Стюарта в кабинет.
Мадам Дюран не стала стучать. Стюарт разглядывал графин с виски, словно прикидывая, хватитли тут, чтобы упиться до бесчувствия. В следующую минуту Верити была подле него, подол ее платья обмахнул бока его ботинок.
– Можно мне виски? – спросила она.
Четкие звуки ее английской речи заставили его вздрогнуть, точно он увидел перед собой привидение. Разумеется, Стюарт плеснул ей виски, ведь он был хорошо воспитанный мужчина и не мог отказать в вежливой просьбе. Но костяшки пальцев, сжимающих горлышко графина, стали совсем белыми. Интересно, заметила ли она?
Верити не заметила, но ее глаза сияли, как звезды. Ее глаза, голубые, как небеса в раю. Стюарт боялся на нее смотреть. Она была в точности такой, какой он ее помнил, и в то же время совсем другой. Чудесные глаза и губы ни на йоту не уступали тем, которые манили его в воспоминаниях. Но ее никак нельзя было назвать нежной и хрупкой. Эта женщина была сделана не из фарфора, но из стали.
– Благодарю, – сказала Верити звенящим голосом и сделала глоток. – Тот же самый виски, не правда ли?
Стюарт промолчал. Он разрывался между двумя женщинами, пытаясь примирить в своем сознании нежную Золушку из мечты и кухарку с собственной кухни. Ничего не получалось!
– Я так тосковала, – прошептала она.
– В самом деле?
– Каждый день. Каждую ночь.
Стюарт не помнил, чтобы ее глаза были исполнены такого соблазна, но сейчас они именно соблазняли. Боже, как соблазняли. Эта женщина была воплощением чувственности. Он не был к этому готов.
Стюарт налил себе еще виски.
– Вы могли разыскать меня в любое время.
– Я не знала, как меня примут.
– Ложь, и вы сами это знаете.
Верити покачала головой:
– Откуда мне было знать, что вы действительно меня любите? Что не проснетесь утром, снедаемый раскаянием?
Он поднес к губам полный стакан и отпил половину одним махом. Виски потек по подбородку. Стюарт утерся рукавом – простонародный жест, но сейчас ему было наплевать.
– Яговорю не об этом. Вы намеренно скрыли от меня, кто вы такая. И вы ни разу не пришли ко мне, потому что отлично знали, как вас примут, стоит вам сказать правду!
Верити растерянно заморгала:
– И как бы меня приняли?
– Как сегодня, – холодно ответил Стюарт. – Полагаю, я уже указал вам на дверь.
– Потому что я была кухаркой у Берти? Я же сказала вам – я никто.
– Нет, это я был никто. А вас знали повсюду. Единственным слугой в Британии, чья дурная слава превосходит вашу, был шотландец нашей королевы[25].
– В самом деле? – тихо спросила Верити, опуская глаза. – Не знала, что обо мне злословили в каждом доме.
– Поверьте, так и было. – Стюарт допил то, что еще оставалось в стакане. – Даже те, кто смог бы отличить Берти от герцога Веллингтонского, думали, что вы самая выдающаяся сука с тех пор, как изобрели матрас.
Мадам Дюран побледнела.
– Десять лет я потратил на ваши поиски. Десять лет преданности и верности! Тратил деньги на детективов – а ведь я поклялся, что не прикоснусь к ним. Я мог бы жениться, завести детей. Зачем я обожествлял ваш лживый образ? Вы были моим идолом, потому что вам не хватило порядочности отпустить меня на свободу. Вы позволили мне цепляться за ложные воспоминания и ложные надежды.
Верити даже отшатнулась, словно тяжесть его гнева грозила придавить ее.
– Я подумала, что утром вы пожалеете о своем предложении, – сказала Верити, приложив руку к сердцу и честно глядя ему в глаза. – Не захотите иметь со мной ничего общего, когда взойдет солнце...
– Вы были правы. Не захотел бы – если бы только знал, кто вы! Поэтому-то вы держали язык за зубами, не так ли? Хотели сохранить иллюзию. Знали, что я на пушечный выстрел не подойду к Верити Дюран, поэтому не дали мне шанса от нее отказаться. Увезли иллюзию с собой в Фэрли-Парк, оставив мне на память кусочки головоломки.
– Неправда. Я никогда не хотела...
– Не важно, чего вы хотели! Уверен, у вас наготове тьма благовидных отговорок и, вполне допускаю, вы свято в них верите. Но вы сделали именно то, что сделали – увезли с собой иллюзию, предоставив мне ломать голову.
– Мне жаль.
– Вам жаль? Десять лет я ждал, что вы вернетесь. Хранил галоши, словно щепки Креста Господня. Бросал деньги в ящики для подаяний в каждой церкви, что попадались мне на улицах, в напрасной надежде, что на небе есть Бог и я могу его подкупить, чтобы он вас берег. А когда я наконец сдался и решил остепениться, вот тут-то вы и появились и заставили влюбиться в себя заново, прекрасно понимая, что ничего, кроме несчастья, ваша затея не принесла.
– Мне жаль. Я не хотела...
Стюарт так и не понял, что случилось. Стакана с виски больше не было в его руке – он пролетел кабинет наискось и разбился о каминную полку. Лицо Верити сделалось белее снятого молока.
– Если в ваших планах не было ничего подобного, вы бы ушли сразу после похорон Берти. Вы бы не скрывали лицо. Или не открыли бы его никогда. А теперь уходите, прошу вас. И уезжайте подальше...
– Стюарт...
– Не помню, чтобы давал вам разрешение называть меня по имени. Воздержитесь от подобных вольностей.
Верити смотрела на него долгим умоляющим взглядом, упрямо продолжая на что-то надеяться. Потом мало-помалу ее надежда начала таять. Стюарт потерял терпение.
– Уходите.
Она остановилась возле двери, все еще надеясь, что он передумает. Стюарт не смотрел в ее сторону. Верити вышла из кабинета. Каждый шаг по коридору причинял ей страдания, словно она была вышедшей из моря Русалочкой, ступающей по земле, как по лезвиям ножей.
Наконец Стюарт услышал, как хлопнула входная дверь. Закрыл глаза. Он не раз мечтал, как будет счастлив, когда она вернется. Как в сказках, назначение которых – не дать детям отчаяться раньше времени, пока жизнь не коснется их суровой рукой. Но Стюарт верил, верил, как большой ребенок – в лунную пыль, звездный свет и все такое.
Несбыточные мечты.
«И не жили они долго и счастливо.
Конец».
Дом номер тридцать один по Йорк-плейс представлял собой малопривлекательное строение бурого кирпича с двумя эркерами и пустыми цветочными ящиками под каждым из шести окон. Эти шесть окон поровну распределялись между тремя верхними этажами, пропорционально уменьшаясь в размерах от этажа к этажу. Лиззи разглядывала дом, запрокинув голову.
Глубоко вздохнув, она постучала в парадную дверь. Краска на двери давно выцвела, из черной превратившись в темно-серую. Ей отчаянно хотелось повидать мистера Марсдена с того самого обеда у Стюарта. Но дальнейших встреч не предполагалось. Поэтому этим воскресным днем, когда отец прилег вздремнуть, а слуги разошлись кто куда, Лиззи, никому не сказав ни слова, решила сама отправиться к нему с визитом.
