Во время нашего плавания разыгрался шторм, и вместо положенных четырех часов оно продлилось восемь. Будучи предрасположена к морской болезни, я не решалась спуститься в помещение под палубой, где качка чувствовалась сильнее всего и где было полно страдавших от нее пассажиров. Сдерживать тошноту я могла, лишь сидя с закрытыми глазами в шезлонге на палубе, невзирая на дождь. На мое счастье при подходе корабля к суше море успокоилось. Почувствовав себя лучше, я стояла у палубных перил, глядя на приближавшиеся зеленые холмы Ирландии, окутанные туманом.
Это было место, где сходились два разных мира. Один — земля мифов и фантазий, воздушных призраков, играющих на скрипках, арфах и свирелях; гномов, подмененных эльфами детей и магических заклинаний; кельтских воинов, бродячих бардов и крепкого виски. Другой — родина моих предков. Мой отец, один из десяти детей в семье, вырос на скромной ферме в графстве Даун. Его братья так там и остались, а папа уехал из Ирландии в 1802 году в Кембридж, в Сент-Джонз колледж, учиться. Уже будучи посвященным в духовный сан, он предпринял поездку в Ирландию, чтобы встретиться с родными, и больше никогда туда не ездил.
Я же вообще не бывала в Ирландии и считала себя до мозга костей англичанкой. Но когда корабль причалил в Кингстоне, невольно почувствовала родство с этой землей, хотя на первый взгляд она показалась, мягко выражаясь, непривлекательной. День был серым, пирсы заброшенными, увеселительный парк уныло скучал в грязно-серой пелене дождя. Единственными ирландцами, которых я увидела, были докеры, разгружавшие суда. Но когда они перекрикивались, в модуляциях их голосов я улавливала знакомые папины интонации — папа так никогда полностью и не избавился от ирландского акцента. На станции, куда мы наконец добрались, я попросила в кассе два билета до Дублина, и Слейд с удивлением посмотрел на меня:
— Не верю своим ушам: у вас прорезался ирландский акцент. — Его собственное произношение было безупречным; полиглот и мастер перевоплощений, он казался сейчас стопроцентным ирландцем.
— В детстве я разговаривала с ирландским акцентом: у папы переняла, — припомнила я. — Наверное, сейчас он вернулся.
Пять миль пути на север, до Дублина, мы ехали в дилижансе мимо затянутых сеткой дождя пригородных доходных домов, и я размышляла о том, что существует еще и третья Ирландия — мир, сотворенный англичанами. В 1541 году Генрих Восьмой провозгласил себя королем Ирландии и отнял земли у ирландских феодалов. Елизавета Первая и Иаков Первый завершили завоевание. Протестанты-англичане колонизовали Ирландию и составили ее новый правящий класс. В 1641 году ирландские католики восстали, и католическое мелкопоместное дворянство ненадолго вернуло себе контроль над страной, пока Оливер Кромвель снова не завоевал Ирландию в 1653 году. Последовал самый кровавый период ирландской истории. Треть ирландцев-католиков была истреблена. Большая часть их земель перешла к британским колонистам. Согласно законам против папистов и нонконформистов, католикам было запрещено служить в государственных учреждениях и приобретать определенные профессии, они были лишены права собственности и права голоса, а также была ограничена деятельность католической церкви.
Французская революция снова воспламенила бунтарский дух в Ирландии. В 1791 году «Союз объединенных ирландцев» восстал против английского господства. На стороне бунтарей сражался брат тогдашнего папы римского. Но восстание было подавлено ценой кровавой резни, которая унесла жизни многих его участников, а также мирных жителей; уцелевших подвергли пыткам и казнили — через сожжение на костре или повешение. В результате ирландского восстания 1798 года погибло около пятидесяти тысяч человек. Его результатом стал принятый в 1801 году «Акт об унии», упразднивший ирландский парламент и сделавший Ирландию частью Соединенного королевства. В июле 1848 года — года, когда революция пронеслась по всей Европе, — организация националистов под названием «Молодая Ирландия» сделала попытку поднять восстание в Типперэри, но оно без труда было подавлено силами полиции. Англия по-прежнему твердо держала Ирландию под своим каблуком.
Я — непоколебимая патриотка Англии, но, наполовину происходя из дождливой туманной страны, которую видела сейчас из окна, не могла не сочувствовать побежденной стороне, Ирландии. Здесь, на ирландской земле, во мне боролись две крови.
На станции в Дублине я сказала:
— Сегодня уже поздно ехать в родовое поместье Найала Кавана. Нужно найти ночлег.
— У меня здесь есть друзья, — сказал Слейд. Он имел друзей во всех уголках мира, это были люди, с которыми он знакомился, колеся по свету в силу своей шпионской службы. — Они выделят мне постель. А для вас у меня есть идеальное место.
Хотя мне не хотелось разлучаться с ним, я не возразила, полагая, что теперь, когда мы заехали так далеко, он меня не бросит. К тому же я не сомневалась, что Вильгельм Штайбер уже выследил, куда мы направились. Более того, ночевать в одном месте было для нас более опасно, чем провести ночь врозь.
Слейд нанял кэб, и мы поехали через старый город. Вечерний воздух был наполнен торфяным дымом, который окутывал серые каменные дома и поднимался до самых соборных шпилей. Запустение, тишина и безысходность — таково было мое первое впечатление о Дублине. Вдоль главных артерий города, в общественных местах и элегантных особняках на фешенебельных площадях горели газовые фонари, но чуть подальше в глубину царила кромешная тьма. Когда я поделилась своим наблюдением со Слейдом, он сказал:
— Это последствие голода.
Великий Голод начался в 1845 году, когда погибли все картофельные посадки в Ирландии. Болезнь, сводившая на нет урожай картофеля в течение нескольких лет подряд, превращала сотни акров картофельных полей в гниющее черное месиво. Между тем именно картофель был основной пищевой культурой Ирландии, поэтому страдало население всей страны. В прессе я ничего об этом не читала, но из писем своих ирландских корреспондентов-священников папа по крупицам собрал ужасающую картину: ослабев от голода, люди ползали вдоль обочин, моля подать им хоть какой-нибудь еды, их губы были зелеными от травы, которую они ели. Тут же, в придорожных канавах, несчастные умирали. Матери поедали плоть своих мертвых детей. Города наполнились ходячими скелетами. По всей стране поднялся гневный протест, потому что зерно и живой скот в огромных количествах кораблями вывозили из страны к выгоде ирландских землевладельцев и английских потребителей, в то время как население самой Ирландии вымирало от голода, а английское правительство не оказывало ему необходимой помощи. Теперь, шесть лет спустя, мор, напавший на картошку, прошел, и она снова стала давать хорошие урожаи, но для миллионов людей, умерших от голода и болезней, было слишком поздно. Еще миллион ирландцев эмигрировали, оставив полупустыми города и деревни. В тени деревьев вповалку лежали темные фигуры — это были бездомные, вынужденные спать на улицах. Нищие в лохмотьях облепляли наш кэб при каждой остановке. Я услышала звон стекла и увидела, как трое мужчин ворвались в магазин через разбитую витрину. Раздались пронзительные свистки, и полицейские ринулись к магазину, чтобы предотвратить мародерство.
